- Да, сэр. Счет в цюрихском банке. Он достал электронную карточку.
Вставив кредитку в прорезь в столе, доктор изучил цифры на дисплее и кивнул.
- Не стану вас обманывать, молодой человек. Жизнь среди майя тяжела и сурова, особенно поначалу. Они вас сломают и вылепят заново - таким, каким нужно. Это жестокая земля. В прошлом веке эту местность захватили Хищные Святые. Кое-какие из выпущенных ими бактерий еще активны. Возрождение наследник фанатизма Хищников. Приверженцы этого культа - убийцы.
Эжен пожал плечами.
- Я не боюсь.
- Ненавижу убийства, - сказал доктор. - Во всяком случае, майя хотя бы честны в том, что делают, а вот политика Синтеза превратила все местное население в жертву. Синтез отказывает мне в субсидиях, чтобы продлить существование неспособных к выживанию особей. Поэтому я жертвую честью, принимая деньги перебежчиков. Я мексиканский националист, но образование получил в университете "Репликона".
Эжен про себя удивился: он и не знал, что до сих пор существует мексиканский народ. Интересно, кто дергает за ниточки его правительство.
На подготовку ушло восемь дней. Приборы клиники под руководством Флореса подкрасили кожу и зрачки новому клиенту, перекроили морщинки в уголках глаз. Он получил прививки против местных и искусственно привнесенных штаммов малярии, тифа, желтой лихорадки и лихорадки денге. В желудок ему ввели новые штаммы бактерии, дабы избежать дизентерии, а еще вкололи вакцину, чтобы предотвратить аллергическую реакцию на неизбежные укусы клещей, блох и самого страшного врага - забирающегося под кожу винтового червя.
Когда настало время прощаться с доктором, Эжен, расчувствовавшись, заплакал. Вытирая глаза, он с силой нажал себе на левую скулу. В голове у него раздался щелчок, и из левой гайморовой полости потекла жидкость. Тщательно, но незаметно он собрал ее в носовой платок. Пожимая на прощание руку, он прижал влажную ткань к голой коже на запястье доктора, а платок оставил у Флореса на столе.
К тому времени, когда невидимка и его мулы миновали кукурузные поля и вошли в джунгли, вызывающие шизофрению токсины сделали свое дело: разум доктора раскололся, словно упавшая на пол ваза.
Джунгли в низинах Гватемалы - далеко не курорт для человека с орбиты. Это бескрайняя и коварная топь, одичавшая, но с давних пор знавшая человеческую руку. В двенадцатом веке ее остановили расчерченные сетью каналов кукурузные поля майя. В двадцатом и двадцать первом веках в джунгли пришла зловещая логика бульдозеров, огнеметов, дефолиантов и пестицидов. И всякий раз, стоило человеку расслабиться, топь наносила ответный удар, становясь еще более скверной, чем прежде.
Некогда джунгли были располосованы тропами дровосеков, искавших красное дерево и растительную камедь для продажи за границу. Теперь просек не было, ведь таких деревьев не осталось.
Это не был первозданный лес. Это был человеческий артефакт, такой же, как генетически измененные, питающиеся углекислотой уродцы, застывшие стройными рядами во всех искусственно созданных лесах Синтеза в Европе и Северной Америке. Но здесь обитали искривленные отбросы экологического сообщества: колючка, мескитовое дерево, съедобные пальмы, вьющиеся лианы. Они поглотили целые города, а в некоторых местах даже старые нефтяные заводы. Непомерно разросшиеся в отсутствие естественных врагов популяции попугаев и мартышек превращали ночь в сущий ад.
Эжен постоянно сверялся с данными спутников, указывавших его местонахождение, и опасность заплутать ему нисколько не грозила. Но он и не развлекался. Избавиться от плута-филантропа оказалось так просто, что и удовольствия не доставило. Целью его путешествия была зловещая гасиенда американского миллионера двадцатого века Джона Августа Оуэнса, ныне штаб-квартира майя.
Оштукатуренные соты верхушек тикальских пирамид возникли над кронами деревьев за тридцать миль до самого города. Эжен распознал планировку столицы Возрождения по фотографиям со спутников. Он шел до темноты и заночевал в полуобвалившейся церкви захваченного джунглями селения. Убив поутру обоих мулов, дальше он двинулся пешком.
На подходах к Тикалю джунгли прорезали охотничьи тропы. В миле от города его схватили двое часовых, вооруженных утыканными обсидианом дубинками и автоматическими винтовками конца двадцатого века.
Для этнических майя стражи казались слишком высокими. Скорее, это были рекруты, а не исконные гватемальские индейцы, составлявшие ядро населения Тикаля. Говорили они исключительно на языке майя с редкими вкраплениями исковерканного испанского. При помощи компьютера Эжен начал жадно впитывать язык, не переставая при этом жалобно стенать по-английски. Покров наделил его талантом к языкам. Он уже выучил и позабыл более десятка.
Руки ему связали за спиной, обыскали на предмет оружия, но вреда не причинили. Стражи протащили его через окраину - сплошь крытые тростником дома, кукурузные поля и небольшие сады. Из-под ног с недовольным клекотом разбегались копошившиеся в пыли индюки. Наконец его передали с рук на руки жрецам, занимавшим элегантный деревянный офис у подножия одной из пирамид.
Ради допроса жрец снял головной убор и вынул из губы нефритовую палочку, отчего в его интонациях появилась заученная холодность бюрократа. Он говорил на великолепном английском, а в его осанке и жестах сквозили надменность и властность, каковые даются только близким знакомством с неограниченной властью. Эжен без труда перешел в соответствующую модальность и начал давать ожидаемые ответы. Он выдал себя за беглеца от системы, жаждущего жить среди так называемых "человеческих ценностей", от которых Синтез и дзайбацурии отмахиваются, считая их устаревшими.
Его провели вверх по известняковой лестнице и в не большой, но и не тесной каменной камере заперли на самой вершине пирамиды.
Стать майя, сказали ему, он сможет только тогда, когда освободит себя ото всей лжи, очистится и возродится. А тем временем его будут учить языку. Ему также наказали наблюдать за повседневной жизнью города и ждать видений.
Через зарешеченное окошко камеры открывался отличный вид на Тикаль. В крупнейшей храмовой пирамиде каждый день проводились церемонии: жрецы сомнамбулически карабкались по крутым ступеням, и из каменных котлов в безжалостное гватемальское небо поднимались столбы черного дыма. В Тикале жили почти пятнадцать тысяч человек, гигантское население для доиндустриального города.
На рассвете в рукотворном известняковом резервуаре поблескивала вода. На закате солнце садилось в джунгли позади священного жертвенного колодца. Футах в ста от колодца находилась небольшая, но изысканная, вычурная каменная пирамидка, зорко охраняемая людьми с винтовками; воздвигнута она была над бoмбoубeжищeм американского миллионера Оуэнса. Выгнув шею, Эжен мог через каменную решетку наблюдать за тем, как снуют взад-вперед посещающие ее верховные жрецы города
