Меня обвинили в пособничестве преступникам, но моему адвокату удалось убедить присяжных, что я был связан контрактом, и вообще, являясь объектом кражи, могу выступать в деле лишь как вещественное доказательство. Гардеробщик пошел в тюрьму, а я отбрыкался. Но главное заключалось в том, что меня в два счета выперли-таки с работы. Угадайте, куда я направился после этой истории. Да в цирк же, сказала девушка. Почти, сказал он. В фешенебельный консервативный отель под старину. Такой, знаете, где и портье, и коридорные, и горничные — сплошь живые люди, а не автоматика, как в этих новомодных стоэтажных коробках. Где принято встречать постояльца поклоном и вручать ему ключ с жестяным номерком.
И я стал номерком, который портье выдавал постояльцам вместе с ключом после предусмотренного традицией поклона. Меня соединили с ключом тонкой цепочкой, и я сопровождал своего хозяина в скромный четырехкомнатный люкс. Там имелись гостиная, рабочий кабинет, спальня и еще одна комната неизвестно для чего, обставленная не хуже прочих. С туалетом казусов больше не возникало, потому что никто не берет туда ключи, предпочитая оставлять их на столике в прихожей. Пока мой хозяин отправлял естественные нужды, я сидел в специально отведенном для меня кресле подле дверей. Теперь меня трудно стало украсть, в контракте мне позволено было оказывать сопротивление и призывать на помощь звуковыми сигналами. Вроде как в номерок при ключе было вмонтировано хитрое противоугонное устройство. Этим хитрым устройством были мои волосатые лапы бывшего спортсмена и мои голосовые связки.
Мне также дозволялось отвечать на вопросы хозяина касательно местного сервиса и при необходимости пользоваться вторым туалетом, который устроили в номере специально для меня. Со временем я научился становиться почти незаметным, сливаясь с обстановкой, превращаясь в деталь интерьера. Если человек жил в люксе более суток, то уже наутро он переставал замечать меня и вел себя так, будто я и впрямь был жестяной биркой, соединенной с ушком ключа, что валяется на столике в прихожей. Чем только не занимались в моем присутствии! Напропалую дулись в карты, напивались вдрызг, разрабатывали планы налета на местное отделение национального банка… Всю эту информацию я обязан был пропускать мимо своих органов восприятия. И я пропускал. Какая мне была разница? Я садился в свое кресло и превращался в деталь интерьера. Иногда мужчина приводил женщину. Ой, кто это, взвизгивала она, ловя на себе мой оловянный взгляд. Где, недоуменно озирался хозяин. Ах, это… Меня даже перестали называть «этот», на каком-то этапе своей биографии я утратил имя и пол, стал вещью. Вещественным доказательством. Вот как они говорили обо мне: ах, это… И мужчина вел женщину в спальню, и там они занимались чем положено. Мне было наплевать. Какая разница жестяному номерку, что происходит вокруг?
Между тем, внешне я сохранял все признаки человека. Я оставался организмом мужского пола. И эти мои недостатки порой сбивали с толку моих хозяев. Особенно если это были организмы женского пола. Не однажды в люксе проживали богатые дамы, и большей частью они не обращали на меня внимания. Но одна путешествующая стерва, молоденькая вдовушка, крепко насосавшись в баре и никого не подцепив, вернулась в люкс разочарованная, и жестяной номерок, прицепленный к ушку ключа, которым она отпирала дверь, внезапно обрел в ее глазах очертания хорошо сложенного мужчины средних лет. Отлично, сказала она, запри ворота покрепче. Посмотрим, каков ты в настоящем деле, говорила она, мотаясь по гостиной и расшвыривая во все стороны свои тряпки и побрякушки.
Мадам, сказал я, не забывайте, что я всего лишь номерок. Разумной женщине и в голову не придет заниматься любовью с номерком от ключа. Придет, сказала она, ты ничего не понимаешь в этом, любовью можно заниматься даже с самцом каракатицы, если его как следует растормошить. Неужели ты уступишь в любви самцу каракатицы? Мадам, сказал я, прошу вас, опомнитесь, но ей осталось лишь расстегнуть браслет наручных часов, и затормозить эту распаленную самку каракатицы было практически невозможно. Она затащила-таки меня в постель, и я вспомнил прежнюю резвость. Вероятно, в ту ночь мы с ней изобрели новый вид полового извращения — совокупление с номерком от ключа. Это развлечение пришлось по вкусу моей хозяйке, и она эксплуатировала меня похлеще тех нефтяных скважин, что остались ей от покойного супруга. Скачки длились круглосуточно с перерывами на подзарядку в баре, и к концу первой недели я понял, отчего умер ее самец. Мне угрожало полное истощение, но она внезапно съехала: в стране, где находились ее скважины, произошла народная революция, всю нефть национализировали, и она прогорела. На ее место поселился тихий и печальный человечек в трауре, который беспросыпно пил.
Я так и не понял, кого или что он оплакивал, слава богу, меня он не трогал, и я молил судьбу, чтобы он пожил здесь подольше, покуда я отдышусь. Но в конце концов он допился до белой горячки, напялил поверх ночной пижамы фрак, нахлобучил цилиндр и выбросился в окно. Я даже не пошевелился, я погрузился в ленивое бессмысленное бытие жестяного номерка, в голове у меня шевелились медленные жестяные мысли, а между тем мой хозяин в своем шутовском наряде бухнулся со второго этажа на цветочную клумбу, завыл от досады и в умопомрачении перекусал всех, кто случился поблизости. Больше я его не видел, а это был мой последний постоялец, не обращавший на меня внимания. Не знаю, как это получилось, быть может, моя вдовушка разболтала, но за какой-то месяц через люкс номер двенадцать прошла вереница одиноких миллионерш различного возраста и конфигурации, находивших особое удовольствие в ночных игрищах с жестяным номерком. Нет, впрочем, однажды моим хозяином был мужчина. Хотел он приблизительно того же, что и веселые вдовушки, и я прятался от него на платяном шкафу. Какая мерзость, сказала девушка. Конечно, мерзость, а разве все предыдущее не было мерзостью? Покуда я сидел на шкафу, он терпеливо подстерегал меня внизу, он знал, что рано или поздно мне понадобится слезть — например, в туалет. Как странно, вся моя жизнь вертится вокруг двух осей — числа «двенадцать» и сортира… И меня разобрало такое зло, что я вышел из роли и подумал: какого черта?!
Я слез со шкафа, подождал, когда он кинется на меня, и врезал ему по этому самому месту своей натренированной ногой. Честное слово, лучшего гола я не забивал за всю прежнюю футбольную карьеру! Он приподнялся на воздух, пролетел метра четыре, роняя стулья и керамику, и влепился в диван. Трибуны закричали: браво, двенадцатый!.. Мой хозяин отлежался и в тот же день укатил прочь, поняв, что ему здесь не светит. На его место немедля заступила богатая вдова… Что за чудеса, сказал хозяин отеля, люкс номер двенадцать пользуется особым спросом, богачи любят экзотику, они прямо таки рвутся туда. И он сделал две вещи: повысил мне плату и поднял цену на люкс.
