Жанна не ожидала такого поворота, после неловкого молчания прошептала:
- Не надо, Матти... Никогда не надо... Мы с Юрой любим друг друга...
Подбежал Юрий, забросал нас снегом, обнял с двух сторон своими огромными ручищами.
Он ничего не заметил...
Зато я едва оправился от удара.
Перестал ходить на занятия, отвечать на звонки друзей. "Пусть себе,-думал я,-будут счастливы..."
Естественно, общественность заволновалась - как, почему, зачем? Разумеется, в деканате я сослался на плохое самочувствие, но оно грозило не кончиться.
Через неделю заглянул ко мне Юра. Мы поговорили на ничего не значащие темы. Он так и не решился спросить - почему я не хожу в институт. Верно, оставил вопрос для другого захода...
На следующий день явилась Жанна. Прямо с порога бросила:
- Ты что это, дружок, расхандрился? А ну вставай!
Я не пошевелился. Она присела рядом, взяла мою РУКУ.
- Ну скажи, что мне делать? Что? Представь себя на моем месте...
- Ты о чем?- поднялся я и отчужденно уставился на Жанну. Она сразу выпустила мою руку.- Если ты о том, что я тебя поцеловал... Извини, пожалуйста, был порыв. Смею заверить, никаких других чувств, кроме дружеского расположения, я не испытываю.
- Правда?- недоверчиво раскрыла глаза Жанна.-А я-то думала... Две ночи не спала...
- Это много - две ночи, - усмехнулся я.
- Не смейся, я вправду переживала...
- А теперь можешь спать спокойно. Да и мне что-то лучше... Стоит больного навестить - результаты налицо.
- Ты опять смеешься...
- Смеюсь? Я выздоровел! Во мне проснулись такие силы!
Я вдруг почувствовал, что соскучился по чертежам, в памяти всплыл узел, над которым я бился последние месяцы, перебирая возможные комбинации сочетания деталей.
И еще я почувствовал голод. Не ел несколько дней, и нужно было срочно подзарядиться.
- Извини, Жанна. Пожалуйста, не надоедайте мне.- Конечно, я перехлестнул.- Как только окончательно выздоровлю, сам заявлюсь. Пока!
В столовой я съел два бифштекса и выпил несколько бокалов компота. Теперь можно приступать к делу. "К черту ее, эту любовь,- яростно думал я.Проживу и без нее..."
Пропущенное я наверстал за несколько дней. А от любви избавиться так и не смог. Бодрился, напускал видимое безразличие, острил... Друзья успокоились, а я сам себе удивлялся - как мне удавалось скрывать смятение, не вызывая ни малейших подозрений...
Всю трагедию своего положения по-настоящему я увидел потом, когда мы окончили институт и я получил приглашение на свадьбу. В кругу самых близких товарищей Юрия и Жанны, за бокалом шампанского, стало ясно мне мое грядущее одиночество. Нет, я не так выразился: грядущая отторженность от НЕЕ. С этой поры ОНА отодвинулась от меня еще дальше, так далеко, что я потерял ЕЕ навсегда...
Счастливые молодожены поселились на улице Свободы, в финском домике, окруженном густым фруктовым садом. В первые десять лет я редко заходил к ним - слишком сильна была внутренняя боль, да и надоели постоянные вопросы: "Ты еще не женился? Решил остаться холостяком?" Но потом я понял: нельзя оставлять Жанну одну, когда Юрий в полете. По году, а то и больше его не бывало дома, Жанна очень тосковала. Скучал по отцу и маленький сын Жанны и Юрия - Герман, так назвали его в честь великого покорителя космоса Германа Лукьянова.
Не скрою, когда Герман родился и сияющий Юрий позвал меня взглянуть на долгожданное чадо, я пошел на улицу Свободы с некоторым предубеждением и едва взглянул на младенца. Но вот он стал подрастать, определились черты лица, и я с изумлением обнаружил, что Герман - нежнейший сплав Жанны и Юрия, неповторимое живое чудо!
Я потянулся к мальчику и быстро к нему привязался. И нередко потом чувствовал себя в роли пушкинского Савельича. Особенно сошлись мы с Германом в те долгие семь лет отсутствия Юрия. Мы любили ходить в парк, который торжественно называли Корабельной рощей, фантазировали, мечтали, размышляли. Герман уже учился в школе, проявлял недюженные способности. Мы были твердо уверены - он пойдет по пути отца - станет космонавтом.
Однажды мы долго с ним гуляли. Закатное солнце окрашивало прямые стволы сосен в ярко-красный цвет, и Герман с восторгом повторял:
- Глядите, дядя Матти! Как будто ракеты! Вотвот оторвутся от земли и полетят к звездам!
Я подошел к смолистому шершавому стволу, приложил ухо и сказал:
- Слышу, как гудят двигатели!
Герман подбежал к другому стволу, тоже приложил ухо.
- И я слышу!
- А не кажется тебе, что невидимая радиостанция принимает сигналы из далеких миров? Я слышу странные звуки!
- Да, да! В самом деле! Я тоже слышу странные звуки!
Хороший рос паренек, чуткий, смышленый...
Что же касается наших отношений с Жанной, все оставалось по-прежнему. Да и разве могло быть иначе? Нередко, когда мы возвращались с Германом с прогулки, Жанна в знак благодарности целовала меня в щеку. Я и радовался, и мне становилось не по себе - я готов был крепко-крепко обнять эту единственную для меня женщину и дать волю чувствам.
Но я не имел на это ни малейшего права...
Годы шли. Я по-прежнему часто навещал Петровых, особенно в те дни, когда Юрий улетал. Вечерами, после работы, прежде чем войти в финский домик, я подолгу стоял у двух светящихся окон, любовался силуэтом Жанны. А потом входил, по обыкновению - приветствовал хозяйку и Германа, и мы молча продолжали работать: Жанна читала и что-то выписывала, я обдумывал очередной проект и вносил расчеты в записную книжку. Герман сидел с книгой или готовился к занятиям. Признаться, я часто ловил себя на мысли, что именно такая форма работы, в такой вот микросреде, наиболее благотворно влияла на ход моих исследований, на поиски оптимального решения. В домашнем кресле, рядом с Жанной, казалось, непреодолимые проблемы превращались в обыкновенные задачи с энным числом неизвестных. Все становилось ясно, разрешимо-любовь, дружба, видимо, имеют такое свойство - облегчать творческие пути...
Да, я делал успехи как конструктор, но, увы, внутреннего удовлетворения не чувствовал. Одно облегчалось, зато другое, в обратной пропорциональности, неуловимо шло на убыль - я нервничал и все хуже и хуже чувствовал себя, росла потребность возмещения той огромной внутренней пустоты, что образовалась с годами...
В один из вечеров, когда вслед за Юрием в полет ушел и молодой космонавт Герман Петров и я с болью созерцал гибкие пальцы Жанны - она перелистывала страницы учебника,- мне в голову пришла сумасбродная идея: для чего, спрашивается, подвергать себя мучениям? Не пора ли покончить с этим?
Мысль лихорадочно заработала, и тут я, наверное впервые за много лет, рассмеялся-я вдруг ясно представил, как осуществить задуманное. Поможет биотехника! Я построю аппарат, который волновыми импульсами подавит возбуждение определенных центров головного мозга. Необходимо только исследовать и точно рассчитать особенности организма, определить собственную микрочастотность. Страшного ничего нет. Это будет легким, естественным торможением возбужденных центров. Таким же естественным и безвредным, как гипноз...
