В этот день Чуприн изменил свой обычный маршрут и, заступив на пост, прежде всего пошел к Нюре. За прилавком он увидел другую продавщицу. Такое и прежде бывало, но теперь неизвестно почему обеспокоило его.
— А где же ваша подружка? — как можно спокойнее спросил он, перегнувшись через конфетные горы на прилавке. Он всегда так спрашивал, и всегда Нюрины подружки томно закатывали глазки и говорили, что подружка выбежала на минуточку, что сейчас она явится, раз явился он. Однако на этот раз получилось по-другому. Продавщица испуганно взглянула на него и почему-то посмотрела на потолок.
— Горе-то какое! У нее мать при смерти, телеграмма пришла.
— Когда?
— Что «когда»?
— Когда телеграмма пришла? — рассердился Чуприн.
— Да вчерась же, как вы были, так следом за вами сразу.
— И что она?
— Кто?
— Да Нюра же?
— Уехала. Взяла отпуск на неделю и уехала.
— А кто принес?
— Чего?
— Телеграмму! — заорал Чуприн.
— Человек, — обиделась продавщица. — С почты. Черненький такой…
— Черненький?! Плащик коротенький? С палкой?
— Ну.
— Ага! — торжествующе воскликнул Чуприн. — Вы его видели?
— Видела. Тоже спросил: "Где же ваша подружка"?
В груди у Чуприна что-то заныло, как перед трудным экзаменом на юрфаке. Значит, никакая не галлюцинация этот черненький, значит, в самом деле вчера он прохаживался с Нюрой и все объясняется просто: они сбежали, а он прошляпил.
— Ну погоди же! — угрожающе сказал Чуприн и вышел на улицу. На улице было тихо и солнечно. Он подергал себя за ворот рубашки, чтобы остудить вспотевшее горло, тоскливо осмотрелся, больше всего желая, чтобы именно сейчас подошла к нему очередная старушка с просьбой перевести через улицу. Но все было не как вчера: старушки сами бодро шагали через дорогу, малыши катались в бульварчике, не помышляя нарушать правила движения, все люди были как люди — спокойные, трезвые, занятые.
Помаявшись возле магазина, Чуприн пошел по улице к окраине, называвшейся его милицейским постом. И вдруг вспомнил про знакомого пенсионера Ивана Ивановича и про таинственные звездочки. Это было какое-никакое дело, которое могло отвлечь от тяжких раздумий. Он прибавил шагу и еще издали увидел Ивана Ивановича. Тот, как обычно, сидел на своей скамеечке, только был почему-то в галошах на босу ногу.
— Фантастику не читаете? — спросил Иван Иванович точно так же, как вчера начальник.
— Не читаю, — сердито ответил Чуприн, подумав, что начальник, узнай он обо всех его мытарствах, мог сказать и не такое.
— Зря, а я балуюсь.
— Вы?
— Чего такого?
— Так прежде вроде…
— Все течет, все изменяется, — назидательно сказал Иван Иванович и поднял палец. — В одну реку нельзя войти дважды…
Чуприн с удивлением смотрел на Ивана Ивановича, заговорившего вдруг таким мудреным языком, да еще на «вы».
— …Так вот, значит, я и говорю: вчера не читал, а сегодня читаю. Вот. — Он вынул из кармана книжку, удивив Чуприна очередной несуразностью: книга толстая, а в кармане лежала, не оттопыривалась и выпала как-то сразу, не зацепившись никаким углом. — Любопытное это произведение. Хотите послушать?
— Давайте, — вздохнул Чуприн, поглядывая на черный палец трубы, уставившейся на одинокую тучку в небе.
— Вы на трубу не глядите. Сегодня там ничего интересного не будет.
— А вчера было?
— Вчера было, а сегодня не будет.
— Вы почем знаете?
— В книжке написано. Если разобраться, все, что есть и будет, все уже было. Вот тут, — он постучал пальцем по твердой обложке, но стук вышел каким-то мягким, словно обложка была из ваты, — тут говорится как раз о таком случае: был всеми забытый заводик, где обосновались…
— Бандиты? — спросил Чуприн.
— Обосновались пришельцы из другого мира. Просверлили они землю и устроили рудник, стали добывать эрбу…
— Чего это? — равнодушно спросил Чуприн.
— Такая жидкость. Она в камне содержится. Стали, значит, они ее добывать…
— Контрабандно?!
— Как вам сказать? Дело в том, что эрба людям совсем ни к чему, они даже и не знают о ее существовании. А на Земле ее больше, чем воды в океанах.
Чуприн начал соображать, чего на Земле больше, чем воды, и ничего не придумал. Разве что самой земли?
— О базальте слыхали? — спросил Иван Иванович. — Все, что на поверхности планеты — и моря, и поля, и горы — на нем лежит.
— И города?
— И города. Базальт — это вроде как фундамент всему.
— Как же его можно ковырять, фундамент, да еще без спросу?
— Я ж и говорю: много его на Земле. Стали они добывать эрбу, превращать ее в излучение и отправлять в космос…
— Воровски как-то. Чего ж не по-человечески? Связались бы с властями, так, мол, и так, вам вроде ни к чему, а нам позарез…
— А вы вот лично можете отдать то, что вам не нужно? — неожиданно спросил Иван Иванович.
— Пожалуйста. — Чуприн пожал плечами и принялся ощупывать себя. Но все вроде было на месте, все нужно.
— Билет автобусный у вас в левом кармане. Отдайте его мне.
Пошарив в кармане, Чуприн и верно вынул билет. Вспомнил, что еще на прошлой неделе ездил с Нюрой в кино. Сам, как положено, без билета в автобусе ехал, а на Нюру взял. И сунул в карман, поскольку билет был «счастливым»: номер — сплошные пятерки. Счастья он ему, правда, не принес: Нюра в тот раз ушла рано, сказав, что кино она и дома может посмотреть по телевизору.
Чуприн разгладил билет на ладони, снова подивившись такому редкому номеру — из одних пятерок, и вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича.
— А зачем он вам?
— Вот видите? Самому не нужно, а отдать жалко. Вы думаете, один такой?
— Да не жалко! — растерянно сказал Чуприн. — Я и нужное отдам, если надо. Но ведь интересно же узнать…
В этот момент за зеленым забором что-то зашумело, словно там вдруг высыпали на железный лист целый кузов шлака. Чуприн оглянулся, и показалось ему, что труба качнулась. Звездочек в небе никаких не было, но, как и позавчера, запахло послегрозовой свежестью, а собака во дворе уже не завыла — зашлась на самой неистовой тоскливой ноте.
"Э-э, непорядок!" — подумал Чуприн и пошел к забору с намерением теперь же перелезть через него. Но вдруг остановился от неожиданной мысли: "Откуда этот странный сегодняшний Иван Иванович узнал про билет в кармане?"
Он резко повернулся, но никого не увидел. Стояли под скамьей одни только галоши, и от них шел белый дымок, как от сухого льда у знакомой мороженщицы на вокзале. Галоши быстро таяли, исчезали, не оставляя луж.
— Э-э! — сказал Чуприн и бессильно опустился на то место, где только что сидел Иван Иванович. И тут же вскочил, принялся хлопать себя по штанам: скамейка была нестерпимо горяча.
