Ознакомительная версия.
Что теперь делать? Предложение было единственное: уходить, оставив раненых и технику под охраной добровольцев. «Охрана» — как отговорка. Прикрытие. Что будет дальше с оставленными — никто не знал. Искать поселения, деревни пасиков, зимовать. Примерно так звучала диспозиция на предстоящие три месяца.
— Кто хочет остаться? — спросил руководивший переправой подполковник «красных». Он был молод, лет тридцати или чуть больше, рука перевязана. — Есть добровольцы?
— Я могу, — сказал Ланьер. — Лейтенант Виктор Ланьер. Был за «красных».
Он будто ненароком подчеркнул это короткое слово «был».
— Валяйте, — кивнул подполковник. — Кто с вами?
Он смотрел поверх голов, не хотел даже взглядом потребовать, настоять. Виктор тоже не смотрел на людей. Уперся взглядом в разрушенный мост. Но знал, что Рузгин останется. Хотя бы ради Димаша.
— Я, — сказал первым Рузгин. Громко выкрикнул. Звонко. Гордился собой.
«Сберечь надо парня, — подумал Виктор. — Такие первыми погибают, к сожалению».
Потом вызвался Каланжо. И наконец — Топчий. Что сержант останется — Виктор не ожидал. Он — здоровяк. Дошел бы. Да кто ему Димаш? Или за Каланжо держался?
— Не боишься? — спросил Ланьер сержанта.
— Чего мне бояться? — выпятил губу сержант. — Не один же буду. Прорвемся.
Виктор отобрал для раненых три вездехода и джип. Машины — лучшие, самые вместительные. Запасы — первое дело. Приказал брать с собой все, что может пригодиться во время зимовки. Оружие. Любое. Даже автоматы, к которым уже нет патронов, бластеры без батарей. Кто знает, может, потом найдутся запасные. Виктору вспомнился их блиндаж. Если мары не разорят, оттуда многое можно забрать. К примеру, грибы сушеные. А что, Димаш знатный супчик сварит. Только бы поправился.
Как-то так вышло, что опять он командовал, хотя Каланжо был старше по званию. Но капитан молчал. Выполнял указания Ланьера.
Со всех машин изъяли запасы топлива, инструмент, консервы, оружие. Пока готовились, поток желающих переправиться иссяк. Начинало смеркаться.
Борис с сержантом перешли мост последними — они должны были отыскать брошенных на произвол судьбы раненых.
Димаш в одеяле, как в коконе, тем временем мирно посапывал в чреве вездехода. Виктор и Каланжо стерегли застывшие неподвижно машины. Виктор сменил батарею «Гарина», теперь хватит на двадцатъ выстрелов; взял еще автомат. Каланжо предпочёд трофейную «Горгону». Зря. Спору нет, эта штука плюется огнем весьма эффектно, но сжирает батарею за три выстрела. А потом — либо жди пулю в живот, либо поднимай ручонки.
— Бросят нас парни, как пить дать, бросят и сбегут, — бормотал Каланжо, нервно посасывая трубку.
В завратном мире многие начинали вновь курить. Но курильщика трубки Виктор встретил впервые.
— Не сбегут, — сказал Виктор. — Борис — отличный парень. Мы через мортал летом вместе прошли. Да и сержант твой — нормальный мужик.
— Я, признаться, непрушный, — вздохнул Каланжо. — В прошлый раз, когда за врата ходил, угодил в такое дерьмо... У всех командиры как командиры, а наш — только с девками по кустам обжиматься, Настоящий гарем завел. Вместо палатки — шатер с кондиционером и ванной. Ребят отправлял баб ему искать по деревням пасиков. Мне это надоело, я с капитаном сцепился. Я сюда пришел, говорю, не с бабами в койке воевать. Говорю, на кой хрен тебе было за врата топать, на той стороне бабья хватает. Допрыгаешься: эмпэшники заявятся, тебя к стенке, нас — в фильтрационный лагерь. Он озлился, отправил меня какое-то озеро искать. Будто бы оно и летом замерзшее стоит... Уж не знаю, вправду или нет существует то озеро, только не нашел я его. Когда вернулся, ни капитана не было, ни его гарема. На том месте, где шатер стоял, аккуратный такой черный кружок от фотонной гранаты. Его миротворцы шлепнули. Им пасики пожаловались. И привет...
— Вместе с женщинами сожгли?
— Нет, телок миротворцы увели. Сказать честно, не надо баб на эту сторону пускать. И ребят на той стороне обучать надо лучше.
— Зачем? Чтобы они больше убивали народу? Ты слышал про Дагара?
— Ну... Он сгинул в мортале.
— Или его уничтожили «милитари». Как конкурента. Никто точно не знает, что с ним случилось.
Исчезнув, Дагар стал одной из баек Дикого мира. Он воевал за «синих», свою роту готовил еще на той стороне. Купил кусок дикого леса, болотину, почти год набирал новичков, муштровал. Обучал. Делал из них «львов Дикого мира». Полосы препятствий, стрельба по мишеням, марш-броски, рукопашный бой. Многие не выдерживали и одного дня. Уходили. На их место являлись другие. В конце концов Дагару удалось к марту собрать целую роту. Они получили оружие, миновали врата. Прошли сквозь формирования «красных» как нож сквозь масло. И исчезли в мортале. Навсегда.
— Ты кем был на той стороне? — спросил Виктор.
«Кем ты был?» — хороший вопрос. Почему никто не спрашивает: «Кто ты есть?» Был физиком, торговцем, программером, сочинителем реклам... Мало ли кем был... Но вдруг рванул. Сюда — в траву, в лес и дикость. Где на каждом шагу ловушки. Где рядом — смерть. Говорят, в этом мире все другое. Здесь люди другие. Ты проходишь врата. Добровольно. На этой стороне смерть и кровь. Раны, страдания, болезни гарантированы каждому. Все равно идут. Год за годом. Добровольно? Или все-таки нет? Все относительно, любая добровольность. Мечты или догмы, чужие слова, примитивные агитки, ложный стыд — тоже неволя. Любопытство, желание испытать себя, поиски романтики, разочарованность, ненависть, зависть, любое чувство, достаточно сильное, чтобы на миг позабыть о страхе и чувстве самосохранения. На одно мгновение — пока не минуешь врата. А дальше ты пленник. Раб. Теперь полгода врата не отпустят тебя из этого мира. Контракт со смертью подписан. Изволь выполнять.
А пасики? Подвижники «Эдема»? Наивная вера отдает их на растерзание мародерам. Это тоже неволя — воображать, что твоя изувеченная плоть превратит завратный мир в хрустальный Эдем. Бах! Бах! Бах! Одна очередь — и весь хрусталь в осколки. Лицо — в кровь. После этого еще можно о чем-то мечтать?
— Я? — переспросил Каланжо. — Я пять лет хожу. До капитана, видишь, дослужился.
Виктор удивился. Не походил Каланжо на старого волка. Ветераны — особая каста. Каждая вещь у них — стандартная и вместе с тем особенная. В казенных ботинках не станут ходить — непременно весной купят у мальчишки-лоточника ботинки ручной работы из вечной кожи (откуда эти мальчишки в завратном мире, кто шьет ботинки и что за кожа идет на них, никто не спрашивает, покупают — и все). Потом непременно серебряный портсигар, тоненькие темные сигареты, немного терпкие и не похожие на пустенькие сигаретки того, мирного мира. Не важно, куришь ты или нет, у ветерана портсигар должен быть. Серебряный. Ветеран повяжет голову синим или красным платком, будет говорить на своем особом сленге. О «мирной» профессии не скажет ни слова, как будто нет и не было никогда той, другой жизни за вратами. Может, и врат самих уже нет?
Ознакомительная версия.
