— Пётр Михайлович! Вы что-нибудь чувствуете?… Какое-то давящее ощущение… словно гипноз.
— Я, кажется, догадываюсь, в чём дело, — медленно произнёс Самойлов.
У него был странный вид: подняв руки к лицу, он хотел удержать что-то ускользающее.
— Довольно сильные биоколебания возбуждают и мои мозговые клетки… — сказал Пётр Михайлович. — Они читают мысли друг друга, читают наши мысли и не нуждаются в несовершенном способе общения посредством звуков.
— Как же тогда объясняться с ними?
Пётр Михайлович стал отчаянно жестикулировать, обращаясь к гиганту, показал на свой язык, потом на голову, давая понять, что мы объясняемся с помощью языка.
Гигант усмехнулся, взял нас за руки, как маленьких детей, и, пройдя в сферический зал, подвёл к вогнутому экрану. Сев в кресла, находящиеся перед экраном, мы совсем утонули в них.
Сферический зал представлял собой, вероятно Централь Управления кораблём. Поражали её размеры: противоположная стена находилась от нас на расстоянии в триста метров, если не больше, а своды терялись где-то в вышине. Стены Централи отсвечивали слегка фосфоресцирующим сиянием. Как мы узнали впоследствии, это были экраны обзора и фиксации событий. Позади нас возвышалось причудливое сооружение, напоминающее живое существо, с множеством различных указателей, приборов, блестящих дисков, клавишей и кнопок. Вероятно, это был Электронный Мозг корабля. По окружности стен шли ряды электронно-вычислительных машин сложнейшей конструкции. Большинство же установок и сооружений в Централи было абсолютно незнакомо мне. С нами остался лишь один гигант — наш знакомый. Остальные, «мысленно» посовещавшись, поднялись вверх, к куполу, и скрылись там в люках, ведущих, очевидно, к двигательной системе корабля. Вскоре оттуда раздались ритмичные звуки, гудение моторов, скрежет и гул.
Гигант настроил странный вогнутый экран и вопросительно посмотрел на нас, словно прося о чём-то. Предположив, что он настраивал переводную машину, я внятно и раздельно спросил о том, что мне казалось волшебным чудом:
— Как вы общаетесь друг с другом без языка? С помощью радиоустройств?
Гигант отрицательно покачал головой, укрепил на голове блестящий сетчатый шлем, от которого к панели экрана тянулась густая сеть проводов, и знаками попроси нас надеть такие же шлемы. Затем он сосредоточенно уставился на экран, светившийся пепельно-серебристым блеском. И вдруг на экране появились картины событий, пережитых нами в последнее время: побег из Трозы, плавание с Джиргом на электромагнитном корабле, ураган, встреча с гигантом на берегу и полёт от побережья к шару.
— Это невероятно! — воскликнул Самойлов. — На экране отражаются мысли и воспоминания гиганта. В этом экране скрыта чудесная машина — приёмник и преобразователь биоволн, идущих от его мозга. Это то, о чём на Земле в наше время толь смутно мечтали!…
Гигант снова вопросительно посмотрел на нас.
— Давайте мысленно рассказывать ему о себе, — предложил я академику — Смотрите, я сейчас вспоминаю отлёт «Урании».
И действительно, на экране появился Главный Лунный Космодром, огромный силуэт нашей «Урании», толпы землян в громоздких космических скафандрах. Затем люди исчезли, и вот уже «Урания» взлетает в Космос. Едва я ослаблял напряжение воспоминаний, картины начинали бледнеть и размываться. Я понял, что надо мыслить чётко и последовательно, не отвлекаясь. Самойлов тронул меня за плечо:
— Довольно, Виктор. Сейчас буду рассказывать я.
Он стал напряжённо смотреть на экран. И тотчас на нём обрисовался шар Земли, потом план солнечной системы, положение Солнца в Галактике, — короче говоря, целая лекция на астрономические темы.! Затем по экрану помчались ряды тензорных уравнений, знаменитая формула Эйнштейна — Е = mс2 — и ряд громадных вопросительных знаков над ней. Закончив так свою мысленную речь, академик почти с мольбой смотрел уже не на экран, а на гиганта.
— Почему так? — страстно воскликнул Самойлов. — Почему скорость света есть постоянная величина во Вселенной? Эта мысль не даёт мне спокойно спать!… Узнаю ли я когда-нибудь причину постоянства и предельности скорости света?! И как представить конкретно кривизну пространства-времени?…
Глубоко задумавшись, гигант следил за бегом мыслей Самойлова на «экране памяти». Его лицо жило и дышало в такт этим мыслям. Чувствовалось, что великие вопросы естествознания, мучившие академика, для гиганта- открытая книга. Но как их разъяснить нам?… Вот, вероятно, над чем он задумался.
Ещё с полчаса Самойлов «рассказывал» о Земле, о её общественной жизни, о науке и технике двадцать третьего века. На экране оживали красочные куски земной истории, картины жизни и быта людей.
По лицу гиганта проходили сотни разнообразных чувств. Как тончайшая машина, он отражал всё, что занимало или интересовало его при просмотре картин земной жизни. Особенный восторг вызывали у гиганта картины земной истории, полные буйной энергии: борьба человека с природой на заре цивилизации; великие общественные и революционные движения; яростный накал крестьянских восстаний и пролетарских революции; экспедиции мореплавателей и землепроходцев; победа над силами природы и прорыв на просторы Космоса. Можно было предположить, что внутренний, ух и ритм жизни землян, так резко отличавшийся от неживой, скучно размеренной цивилизации гриан, был наиболее созвучен природе гигантов неведомого мира.
Когда академик окончи свой «рассказ», гигант порывисто встал и удалился.
Я завёл с академиком разговор об этом загадочном племени разумных существ.
— Неужели в Информарии Познавателей нет никаких упоминаний о гигантах? — спросил я Петра Михайловича.
— Представь себе, никаких! Я даже не смог узнать о происхождении скульптуры в Энергоцентре. Служители и операторы вообще ничего не знают… А Познаватели молчат. Мне с самого начала стало ясно, что они почему-то упорно избегают разговоров о гигантах… Давно ли они здесь?… И какое отношение имеют к грианам? Наличие скульптуры и самого Энергоцентра, а также отрывочные сведения Виары привели меня к мысли, что некогда гиганты сотрудничали с Познавателями, а потом вдруг замкнулись на Большом Юго-Западном острове… Здесь что-то неладно…
— Как же всё-таки нам объясняться с гигантами? Странно, что они не понимают ни нашего, ни грианского языка. В чём дело, Пётр Михайлович?…
— Они все должны понимать, и я уверен, что они нас знают уже давно… Ведь не случайно же мы спаслись во время урагана?…
— Тогда почему они не отвечают на вопросы?
