«Мы, архиепископ Новгородский Спиридон, посадник Олекса, тысяцкий Сбыслав, и бояре, и житьи люде, и купце, и чёрные люде, и весь господин государь Великий Новгород, вся пять концев, на веце, на Ярославе Дворе, повелеваша…»
После чего следовал отказ Андрею Ярославовичу в его притязаниях на новгородский престол, а также решение насчёт того, что пока призывать в Новгород князя не следует, разве когда в том будет самая настоятельная потребность. Грамоту подписали все трое, после них – совет господ, а кончанские и уличанские старосты скрепили её каждый своей печатью.
Кроме того, с грамоты тут же сняли копию и передали её неудачливому кандидату в князья ещё до того, как он успел покинуть резиденцию в Городище, где останавливался на время пребывания в Новгороде.
Когда Читрадрива очнулся, весь мир вокруг него плавно покачивался, в ушах шумело, а в затылке подпрыгивала и пульсировала пылающая головешка. Читрадрива напряг мысль и смутно припомнил ночной налёт на портовую гостиницу. Знатно его огрели по голове!..
Читрадрива охнул, слабо шевельнулся. Окружающий мир так и завертелся колесом. Вдобавок начало слегка поташнивать. И тут же в затуманенное сознание ворвался гнусавый голос. Смысл произнесённой фразы ускользнул от его понимания, Читрадрива только сумел определить, что обладатель гнусавого голоса говорил он по-итальянски – на языке, которым он так и не удосужился толком овладеть.
– Где я? – спросил Читрадрива на анхито, а затем, собравшись с мыслями, повторил свой вопрос по-французски, по-немецки и по-кастильски. Потраченных на это усилий оказалось достаточно, чтобы проклятая головешка в затылке вновь запрыгала, как сумасшедшая. И вновь мучительно загнусавил голос, призывая, насколько можно было понять, объясняться по-итальянски.
Только тут Читрадрива сообразил, что не улавливает настроения говорившего, а ориентируется только на его тон. Да и мыслей его не слышно. Ах да, ещё ночью в гостинице Читрадрива пытался применить хайен-эрец, но потерпел полное фиаско!
Неужели он вообще утратил все способности, которые люди называли колдовскими и в число которых входило и распознавание чужих настроений, и искусство убивать без оружия…
И перстень!!!
Судорожно дёрнувшись, Читрадрива схватился за кисть правой руки и со смешанным чувством убедился, что подарок Карсидара по-прежнему надет на палец. Значит, с одной стороны, его не ограбили… то есть не сняли перстень. Но с другой стороны, сомневаться более не приходится: «колдовство» совершенно не срабатывает!
– Кольцо мы оставили, можете не беспокоиться. Оно вам ничем не поможет, – прогнусавил всё тот же голос.
Читрадрива утомлённо закрыл глаза. Его мучила неопределённость положения, терзал противный гнусавый голос, раздражала необходимость объясняться по-итальянски. Впрочем, нельзя было сказать, что он вовсе не знал этого языка, но учитывая своё нынешнее положение, нестерпимую боль, волнами перекатывающуюся по телу после резкого рывка, приступы тошноты и мерное покачивание окружающего мира из стороны в сторону, Читрадрива предпочёл бы разговаривать на анхито или, на худой конец, по-русски…
Подождав, пока немного стихнет боль в затылке, Читрадрива осторожно повернул голову вправо, скосил глаза и наконец увидел говорившего. Широкоплечий коренастый человек лет сорока с небольшим восседал на странного вида деревянной лежанке, закутавшись в чёрный плащ и скрестив на груди руки с толстыми короткими пальцами. Огромные поля круглой шляпы отбрасывали тень на его лицо, и если учесть, что в довольно тесном помещении царил полумрак, создавалось впечатление, что лицо это состоит лишь из чёрной с заметной проседью бороды да глаз, тускло поблескивающих между ней и шляпой.
Но как бы там ни было, а Читрадрива сразу вспомнил, где видел его. Несомненно, этот субъект и три его товарища привлекли внимание Лоренцо Гаэтани накануне вечером в обеденном зале портовой гостиницы. «Это отъявленные головорезы. Что-то в их поведении мне не нравится, только вот что?.. Повадки странные». Так, кажется, выразился Гаэтани. Читрадрива не поверил. И нарочно прислушался к их мыслям с помощью перстня, но ничего угрожающего не нашёл. А оказывается, молодой неаполитанец всё-таки был прав. Вон как дело обернулось: и чужие мысли ему теперь недоступны (или были недоступны уже за ужином?!), и Лоренцо исчез…
Кстати, что с Гаэтани? Читрадрива вспомнил короткую ночную схватку, в которой он пытался принять посильное участие, и то, как коротко вскрикнул и повалился на пол его спутник. От этих воспоминаний у Читрадривы с новой силой закружилась голова, а низкий потолок комнаты, казалось, готов был обрушиться на несчастного страдальца и раздавить его в лепёшку… Он перегнулся через край лежанки, и его стошнило прямо на пол. Затем Читрадрива со стоном откинулся на спину, разметавшись по узкой кровати так, что его правая рука свесилась вниз.
– Очень хорошо, – прогнусавил человек в плаще. – Думаю, вы понимаете своё нынешнее положение и не будете делать глупостей. Сейчас я ухожу. Советую вам выспаться. Если чего надо, зовите.
Внутренне содрогнувшись от нового приступа волнообразного жара и подкатывающей к горлу тошноты, Читрадрива скосил глаза и увидел, что сторож открывает низенькую дверь. Перед тем, как покинуть комнату, он обернулся, кивнул Читрадриве, и из-под распахнувшегося на миг чёрного плаща показалась рукоять меча.
Читрадрива отлично понял намёк: не строй понапрасну иллюзий, я твой страж, а ты мой пленник, лежи, где лежишь и не делай резких движений, потому как дело твоё дрянь, чуть что – кишки выпущу… Впрочем, сторож вполне мог ограничиться устным предупреждением, не прибегая к «случайной» демонстрации меча. Всё равно у Читрадривы не было ни сил, ни желания предпринимать какие-либо активные действия. По крайней мере, до тех пор, пока он не разберётся в ситуации. А разобраться можно только в том случае, если перестанет жечь огнём затылок. Ну, а для этого неплохо было бы поспать. Тем более, что покачивание комнаты и шум в ушах постепенно усиливались, а это так расслабляет…
Очнулся Читрадрива оттого, что свалился на пол и кубарем откатился на середину комнаты. При падении он ударился плечом, однако потирая ушибленное место, почти мгновенно сообразил, что затылок уже не наполнен огнём, как прежде, а лишь слегка покалывает. Читрадрива осторожно ощупал голову. Покалывание усилилось, даже стало немножечко больно. Но ничего, терпеть можно.
А вот раскачивание окружающего мира вопреки ожиданию не исчезло; наоборот, его размах увеличился. В уши также рвался более грозный шум, к которому примешивались теперь тоненькие подвывания и свист. Понять причину этого было тем более трудно, что царивший в комнатке мрак сгустился до предела. Наверное, уже было довольно поздно.
