Потом мне удалось развязаться, и я заковылял в палату. Все четверо часовых валялись на полу. Двое из них еще живы, но сильно покалечены. Все аппараты интеркома разбиты. Дверь заперта, пистолеты и ножи часовых, стоявших снаружи, исчезли. Я бы и сейчас еще торчал там, кабы не был так ловок по части открывания замков, а сам замок не был бы так прост. Потом я помчался к ближайшему телефону…
— Сколько времени прошло с тех пор, как он вырвался?
— Минут двадцать пять.
— Двадцать пять?!
Джилл была в полном недоумении. Что же делал Торн все это время?
— Займитесь этими людьми, — сказала она и отключилась.
— Значит, у него все же где-то спрятан передатчик, — сказала Джилл Сирано.
— Откуда вы это взяли?
— Я не уверена. Но на что же он потратил такую уйму времени? Никитин! Опускайте дирижабль до уровня земли! И как можно быстрее!
Снова по интеркому зазвучал голос Катамуры:
— Капитан, вертушка исчезла! Сирано ругнулся по-французски.
Никитин включил сеть общего оповещения и объявил команде, что корабль производит опасный маневр. Всему экипажу принять меры личной безопасности.
— Наклон сорок пять градусов, Никитин! — крикнула Джилл. — Полная скорость!
Оператор радара сообщил, что вертолет виден на радаре. Он идет на юг на максимальной скорости под углом сорок пять градусов к горизонту.
К этому времени палуба рулевой рубки уже сильно наклонилась. Все поспешили пристегнуться к креслам, которые были привинчены к полу. Джилл села рядом с Никитиным. Ей очень хотелось пересесть в кресло пилота, но даже сейчас протокол воспрещал подобные действия. Впрочем, то, что сейчас управляла кораблем не она, особого значения не имело. Бешеный русский приведет его к земле так же быстро, как привела бы она сама. Ее работа — смотреть, чтоб он не перехватил через край.
— Если у Торна есть передатчик, — сказал Сирано, — он уже мог бы пустить его в ход. И мы не успели бы выполнить свой маневр.
Хотя Сирано побледнел, а зрачки его расширились, но он деланно улыбался ей весело.
Джилл перевела взгляд с Сирано на приборную консоль. Корабль летел над долиной, так что проблема преодоления горных вершин отсутствовала. Долина казалась очень узкой, но сейчас она расширялась прямо на глазах. Внизу виднелись огоньки — костры возле питающих камней, вокруг которых сидели либо часовые, либо ночные гуляки. Дождевые облака быстро рассеивались, как это всегда бывало после ночных бурь. Обильно усыпанное звездами небо роняло бледный свет на долину, замкнутую двумя горными кряжами. Есть ли там внизу кто-нибудь, кто смотрит на них в эту минуту? А если есть, то, должно быть, он дивится тому, что эта гигантская штуковина несется к земле с такой скоростью.
И все же эта скорость куда ниже той, которая нужна сейчас.
Сирано прав. Если Торн собирается взорвать бомбу, он сделает это сейчас. Если только… если только он не захочет подождать, чтоб корабль сначала приземлился. Пощадил же он, в конце концов, Грейвза; мог убить, но не убил двух часовых…
Не отрывая глаз от экрана радара, Джилл вызвала ангар. Ответил Сентеш.
— Мы все находились у себя, — начал он. — Ведь у люка не было даже часового.
— Знаю, — отозвалась она. — Вы только скажите мне… и побыстрее… как это было?
— Торн заглянул в дверь. Направил на нас пистолет. Затем сорвал с переборки интерком и сказал, что сейчас он дверь закроет. Он еще сказал, что у него настроена бомба, которая взорвется тотчас, как только кто-нибудь дотронется до двери. И захлопнул ее. Мы не знали, верить ли ему, но проверять, не врет ли он, желающих не нашлось. Уж потом офицер Катамура открыл дверь. Бомбы не было. Торн соврал. Очень сожалею, капитан.
— Вы сделали все, что можно было сделать.
Джилл приказала радисту послать сообщение о том, что у них происходит, на «Марка Твена».
На высоте 915 метров, или 3000 футов, она приказала Никитину изменить положение пропеллеров с расчетом увеличить подъемную силу и одновременно поднять нос корабля примерно на три градуса. Инерция все равно будет вести их вниз, несмотря на тормозящий эффект винтов. Еще через минуту она распорядилась задрать нос еще на десять градусов. Это должно было содействовать более пологому спуску.
И что же делать дальше, когда корабль выровняется на высоте около 3000 футов? Если допустить, что он все же выровняется на этом уровне? Она и так подошла чуть ли не к пределу допустимого, но ведь она знала возможности «Парсеваля» не хуже, чем свои собственные.
Приземляться? Заякорить корабль невозможно, а выпустить водорода, когда команда покинет его, придется столько, что во второй раз машина в воздух уже не поднимется. Если этого не сделать, кто-то из экипажа вылезти не успеет и их унесет прочь.
А что, если у Торна все же нет передатчика, что, если бомбы не существует в природе? Тогда дирижабль будет потерян зря.
— Слишком быстро! Слишком быстро! — закричал Никитин.
Но в эту секунду Джилл уже наклонялась вперед, чтобы включить механизм сброса примерно тысячи литров воды. Она нажала кнопку, и корабль тут же прыгнул вверх.
— Извините, Никитин, — пробормотала она, — времени терять было нельзя.
Радар показывал, что вертолет парит к северу от них на высоте 300 метров. Что же Торн? Ждет, чтоб выяснить их план действий? Если да, то не взорвет ли он бомбу сразу после того, как они ударятся о землю и покинут корабль?
Что же ей делать? От необходимости совершить выбор Джилл заскрежетала зубами. Она даже подумать не могла, что такая красота будет утеряна или изуродована. Последний дирижабль в мире!
И все же… приоритет принадлежит безопасности команды.
— Высота сто пятьдесят два метра, — сказал Никитин. Теперь винты были задраны вверх, они перемалывали воздух на предельной скорости. Горы громоздились с обеих сторон; справа Река поблескивала отражением звезд; под ними скользила плоская поверхность береговой равнины.
Прямо под ними лежали дома, хлипкие бамбуковые хижины, набитые крепко спящими человеческими телами. Если дирижабль упадет на равнину, будут сотни убитых. Если же он загорится, народу погибнет во много раз больше.
И Джилл приказала Никитину рулить к Реке.
А что ей еще оставалось делать?
Среди людей на берегу Реки, тех, кому надо было не спать по обязанности или кому спать просто не хотелось, несколько человек случайно подняли глаза к небу, испещренному черными и беловатыми пятнами. И там они вдруг заметили два силуэта, причем один был гораздо крупнее другого. Тот, что был больше, имел вытянутую форму большой толстой сигары.
