— Она — надежда Вепайи, — ответил он, — а, быть может, и надежда всего мира.
Постоянное общение приводит к некоторой camaraderie даже между врагами. Шли дни, и ненависть и презрение, которые, казалось, простые солдаты питали к нам, когда мы только появились на борту корабля, сменились почти дружеской фамильярностью, словно они обнаружили, что мы не такие уж плохие ребята. Со своей стороны я нашел много хороших черт в этих простых, невежественных людях. То, что они были обмануты бесчестными лидерами, было почти самое худшее из того, что можно о них сказать. Большинство из них было мягкими и щедрыми, но невежество делало их простаками, их эмоции легко возбуждались правдоподобными аргументами, которые не произвели бы впечатления на просвещенные умы.
Естественно, я лучше познакомился со своими товарищами по заключению, чем со стражей, и вскоре наши отношения приобрели дружескую окраску. На них очень сильное впечатление произвели мои светлые волосы и голубые глаза, что было причиной расспросов о моем происхождении. Поскольку я отвечал на их вопросы правдиво, они весьма заинтересовались моей историей, и каждый вечер после завершения дневной работы меня осаждали с просьбами рассказать таинственном далеком мире, откуда я прибыл. В отличие от высокообразованных вепайян, они верили всему, что я рассказывал — в результате скоро я стал в их глазах героем. Я стал бы для них богом, если бы у них была любая концепция божества какого бы то ни было вида.
В свою очередь я расспрашивал их и открыл, не без удивления, что они вовсе не были довольны своей судьбой. Те из них, кто раньше были свободными людьми, давно уже пришли к выводу, что променяли эту свободу и свое положение наемных работников на государственное рабство, которое больше нельзя было скрыть под номинальным равенством.
Среди заключенных было трое, у которых были индивидуальные черты, особенно меня привлекающие. Одного звали Гамфор. Это был большой неуклюжий детина, который в старые дни, при джонгах, был крестьянином. Он был необычно умен, и, хотя принимал участие в революции, сейчас был резок в своих разоблачениях тористов. Тем не менее, он был осторожен и шептался со мной по секрету.
Другим был Кирон, солдат, симпатичный атлетического телосложения парень, который служил в армии джонга, но участвовал в восстании вместе с другими во время революции. Сейчас он нес наказание за нарушение субординации по отношению к офицеру, который до продвижения по службе был незначительным правительственным чиновником.
Третий был рабом. Его звали Зог. То, чего ему не хватало в отношении ума, он восполнял силой и хорошим характером. Он убил ударившего его офицера, и его везли обратно в Тору для суда и казни. Зог гордился тем, что он теперь свободный человек, хотя и признал, что энтузиазм его был уменьшен фактом, что все прочие — тоже свободные люди, и сознанием того, что когда он был рабом, у него было больше свободы, чем теперь у него же, свободного.
— Тогда, — пояснил он, — у меня был один хозяин, а теперь у меня их столько же, сколько в стране правительственных служащих, шпионов и солдатов, и никто из них обо мне не заботится. А мой старый хозяин был ко мне добр и заботился о моем благополучии.
— Ты хочешь быть совершенно свободным? — спросил я его, потому что у меня в голове начинал потихоньку созревать план.
К моему удивлению он сказал:
— Нет. Я бы лучше был рабом.
— Но ты хотел бы сам выбирать себе хозяина, ведь правда? — настаивал я.
— Разумеется, — ответил он. — Если бы только я нашел такого, который был бы добр ко мне и защищал меня от тористов.
— А если бы ты мог сейчас бежать от них, ты бы сделал это?
— Конечно. Но что ты имеешь в виду? Я не могу бежать от них.
— Без посторонней помощи нет, — согласился я, — но если другие к тебе присоединятся, ты попытаешься?
— Почему нет? Они везут меня обратно в Тору, чтобы убить. Я не могу попасть в худшее положение, что бы я ни делал. Но почему ты задаешь все эти вопросы?
— Если мы соберем достаточно людей, которые к нам присоединятся, не останется причин, по которым нам трудно было бы освободиться, — сказал я ему. — Когда ты будешь свободен, ты сможешь оставаться свободным или выбрать хозяина по своему усмотрению.
Я внимательно наблюдал за его реакцией.
— Ты хочешь сделать еще одну революцию? — спросил он. — Она потерпит поражение. Другие уже пробовали, но всегда терпели поражение.
— Не революцию, — успокоил я его, — а только мятеж, чтобы освободиться.
— Но как мы можем это сделать?
— Небольшому количеству людей нетрудно будет захватить этот корабль, — предположил я. — Дисциплина здесь плохая; ночная стража малочисленна; они так уверены в себе, что мы их можем захватить совершенно врасплох.
Глаза Зога загорелись.
— Если мы преуспеем, многие из команды перейдут на нашу сторону, — сказал он. — почти все они несчастливы; почти все ненавидят своих офицеров. Думаю, что заключенные присоединятся к нам все до одного, но ты должен быть осторожен из-за шпионов, они везде. Это самая большая опасность, с которой тебе придется столкнуться. Вне всякого сомнения, по крайней мере один шпион есть среди нас, заключенных.
— Что ты скажешь про Гамфора? — спросил я. — Он в порядке?
— Ты можешь положиться на Гамфора, — заверил меня Зог. — Он говорит немного, но в его глазах я читаю ненависть к тористам.
— А Кирон?
— Это именно тот человек, который тебе нужен! — воскликнул Зог. — Он презирает власть, и ему наплевать, кто об этом знает — вот почему он в тюрьме. Это не первое его преступление, и ходят слухи, что он будет казнен за измену.
— Но я думал, что он только препирался с офицером и отказывался подчиниться ему, — сказал я.
— Это и есть государственная измена, в случае, если хотят избавиться от человека, — пояснил Зог. — Ты можешь положиться на Кирона. Хочешь, чтобы я с ним поговорил обо всем этом?
— Нет, — сказал я, — Я сам поговорю с ним и с Гамфором. Если что-то пойдет не так, прежде чем мы будем готовы к удару, если шпион пронюхает о нашем заговоре, ты не будешь втянут.
— Мне-то все равно! — воскликнул он. — Они могут убить меня лишь за одну провинность, и мне все равно, за какую именно меня убьют.
— И все-таки я сам поговорю с ними. Если они присоединятся к нам, тогда вместе решим, как подступиться к остальным.
Во время разговора Зог и я работали, драя щетками палубу, и возможность поговорить с Гамфором и Кироном предоставилась не раньше ночи. Оба отнеслись к плану с энтузиазмом, но ни один не счел, что у этого плана большие шансы на успех. Однако каждый из них заверил меня в поддержке. Мы нашли Зога и вчетвером полночи обсуждали детали. Мы отодвинулись в дальний угол помещения, служившего нам тюрьмой, и говорили шепотом, приблизив друг к другу головы.
