* *
*
Поезд "Москва- Ереван" стремительно набирал ход после очередной остановки. Позади уже были Ростов и Харьков. До границы России оставались считанный часы пути. Генка неподвижно лежал на верхней полке и угрюмо считал мелькавшие за окном стойки ЛЭП и тщедушные полустанки. План его спасения оказался верным. Наверное потому, что был очень простым и заурядным на вид . Добравшись без особых приключений до Курска : где на автобусе, где на попутке, Генка умудрился сесть на первый же поезд, отправлявшийся на юг. Он знал, что только там, где гремит война и не действуют "обычные" законы "гражданки", ни даже кодекс мафии, о сможет наконец почувствовать себя спокойно. Вот почему его так обоснованно влекло на юг, к Кавказу. Туда, где вот уже несколько лет полыхали бои. Бои Армении с Азербайджаном . Бои за Карабах. Для него это было не таким уж простым решением - вот так взять и снова окунуться в кровавое горнило войны. Но и иного выхода он не видел. Он знал и то, что уже никогда не сможет вернуться назад. Он знал, что с каждым мгновением, приближающим его к спасению от верной и мучительной смерти, он в то же время все ближе подходил к роковой черте, за которой тот самый, дремлющий в его душе, безжалостный и кровожадный зверь вновь будет обречен одерживать победы в нем над Человеком. Знал Генка и то, что теперь он всю свою жизнь должен будет бежать. Причем не только и не столько от смерти, но больше от себя самого и затаившейся совести. Генка вновь и вновь вспоминал те роковые слова, ставшие для него пророчеством и Роком, слова майора Северцева, подаренные на прощание : " Держись подальше от войны, парень ! Потому что это у тебя слишком хорошо получается ... и однажды ты уже не сможешь остановится ! " Чтож, Генка изо всех сил старался держаться от войны подальше , но ... она не захотела держаться подальше от него и снова , как тогда в Афгане, распахнула перед ним свои объятия. И вот теперь, кажется, наступил роковой момент, когда он, Генка , уже не в состоянии остановиться ... Даже если бы очень и захотел !
Глава четвертая
ДОБРОВОЛЕЦ
Отряд армянских боевиков, в который по прибытию в НКАО попал Генка, стоял лагерем в крошечном селении недалеко от Степанакерта. В основной своей массе селение было армянским и очень радушно принимало своих долгожданных "защитников". - Ну-у, ара 54 , говоришь, в Афгане был, да? - с неподражаемым кавказским акцентом выдавил из своих тучных губ армянский капитан и уныло уставился маленькими красными глазками на Генку. - Так точно, товарищ капитан, - по старой привычке выпалил в ответ Генка. - Прослужил в разведвзводе полтора года. Разумеется, участвовал в боевых операциях и разведывательных рейдах. Имею воинское звание "сержанта СА". Хорошо владею стрелковым оружием, рукопашным боем; умею управлять БМП и танком. - Ладно, ара, верю, верю, - постукивая потной ладонью по краю заваленного бумагами стола, перебил его командир отряда. - На видь ти парень боевой. А чито умеишь - посмотрим в бою! Пойдешь во взвод к Тиграну Арутюнову. У него в прошлом бою били больщие потери. Так чито, он будет тебе рад. Характер у него тяжелый, но, я думаю, ты ему понраишься. Да, кстати, зовут-то тебя как? - Сергей, - слегка побледнев, соврал Генка - Сидоров Сергей Владимирович! - Ну-у, Сергей так Сергей, - "криво" усмехнулся "капитан" и не без ехидной усмешки в голосе добавил: - Документов у тебя, само собой разумеется, нет? - Да вот, так вышло...- растеряно замялся Генка. - Ну в дороге...там вокзал, поезд...Ну, в общем, вытащили у меня все: деньги, паспорт, военный билет, часы...Все в общем. Наверное, все же в поезде. Хотя не уверен. Вот только это и осталось. Генка не без гордости поспешно достал из потайной кобуры на своей лодыжке "Макаров" и небрежно бросил его на стол перед армянами. - М-да, грозная "пушка", - после некоторой паузы промямлил капитан. - Ее ты, конечно, нашел, да? - Нет, зачем же, - быстро ответил Генка. - Друг подарил на прощание. Он ее купил вначале для себя, да вот не пригодилась. А я подумал: "Почему бы не взять ее с собой на войну?". Глядишь, сгодится. Ну и вот... - Ну ладно, Сергей Владимирович, - в задумчивости почесывая заросший грязно-серой щетиной подбородок, распорядился командир отряда. - Пистолет можешь забрать обратно. У нас тут с этим очен просто! Откуда взиял - не мой дело! А в бою может сгодится. А теперь давай шуруй к Тиграну. Получить у него жилета, автомата, патрон и встать на довольствий. Познакомишься с его хлопцами. Завтра поглядим, какой ты боец. Иди! Генка резко развернулся и торопливо направился к выходу из штаба отряда, на ходу покусывая губы от неожиданно навалившегося на него странного чувства омерзения и отчаяния по отношению к тому, что он делает. Всеми силами Генка старался подавить в себе угрызения совести и заставить себя поверить в то, что поступает мерзко и бесчестно. Особенно это касалось крушения тех идеалов, в которые он всегда верил. Еще одной причиной Генкиной обеспокоенности и дискомфорта было острое, прежде мало ему знакомое чувство остервенения и озлобленности на весь окружающий мир. В этой разгоравшейся ярости было все: и жажда мести за сломанную Жизнь и судьбу, и пьянящий дурман новых сражений, и еще что-то такое, с чем он раньше никогда не сталкивался. Быть может, это было именно то чувство, которое испытывает наивный щенок, превращаясь в матерого волка? Кто знает. А если и знает, то пусть лучше молчит. Генка не был уверен в том, что он готов получить ответ на мучившие его вопросы. Он не был уверен в себе и очень страдал от осознания этого факта.
* *
*
Война, в которую так опрометчиво и необдуманно окунулся Генка, больше походила на жестокую кровавую игру, чем на серьезные боевые действия. И, что самое чудовищное, в этой зловещей игре не было никаких правил. Всю неделю, с момента начала Генкиной "добровольческой" карьеры, боевики Арутюняна занимались беззастенчивой охотой на людей: затаившихся в засаде "снайперов" и одиночных солдат противника. Это было очень опасное и трудоемкое занятие. Львиную долю времени Генке и его новым товарищам по оружию приходилось проводить в промерзших окопах и тщательно замаскированных блиндажах, выслеживая с помощью бинокля и "прибора ночного видения" зазевавшегося снайпера или опрометчиво высунувшегося из окопа азербайджанского солдата. В этом чудовищном по своей бесчеловечности "сафари" Генке чертовски везло. Он стрелял гораздо реже армян, но каждый его выстрел, как правило, стоил жизни кому-то из солдат противника. Очень скоро он уже был в большом почете среди армянских боевиков и своих новых командиров. Но сам Генка был не рад своей неожиданной военной удаче и завистливым и восторженным взглядам армян в свой адрес. С каждой новой поверженной им "целью" он все больше и больше чувствовал себя хладнокровным и циничным убийцей - чем-то вроде мыслящей "машины смерти". В те роковые секунды, что предшествовали его очередному выстрелу по новой выбранной "цели", перед его затуманенными отчаянием глазами вновь и вновь всплывал Афган: окровавленные тела его товарищей и предсмертный ужас в глазах Германа. Там, на чужой и далекой земле, все было проще - впереди враг, позади друг. А здесь...А здесь же все было грубо перемешано в бессмысленном кровавом водовороте. Там, в растре Генкиного прицела, среди азербайджанских солдат и боевиков тоже были русские и украинцы. И, быть может, тоже бывшие "афганцы". И вот теперь Генка был должен в них стрелять. Причем стрелять метко и на "совесть". В тех самых ребят, с которыми он плечом к плечу сражался в Афгане против алчных до крови и чуждых цивилизации "дикарей", с кем ел он похлебку из одного котла и за кого готов был, не сомневаясь ни секунды, отдать жизнь. А вот теперь он дико и необъяснимо стрелял в тех, без кого когда-то не мыслил своей жизни. А они стреляли в ответ. Что это - чья-то злая шутка или злобная усмешка Судьбы? Нет, увы, все было значительно проще и потому чудовищней - это была всего лишь война, уже вторая в Генкиной Судьбе. Среди новых Генкиных товарищей по оружию, к его немалому удивлению, вскоре появилось еще несколько славянских "наемников": одного из них звали Александр Королев, другого - Александр Дейнека. Королев был родом из небольшой молдавской деревушки под Бендерами, а Дейнека был уроженцем города Виницы. Первое время Генка упорно сторонился компании своих "земляков", чем вызвал немалое удивление и растерянность у армян. Он и до этого, правда, старался держаться особняком ото всех боевиков, за что даже получил прозвище "Волк". Но подобное его поведение в отношении своего "брата"-наемника казалось всем, и прежде всего Генкиным командирам, из ряда вон выходящим и не поддающимся никакому разумному объяснению. Генка прекрасно понимал всю остроту и непредсказуемость сложившейся ситуации, но ничего не хотел менять.
