Чтобы не смутить читателя — поскольку тут легко смутиться, даже совсем ошалеть — обозначим несколько важных в нашей истории пунктов (которые Вася, свидетель номер один, голубоглазый дьявол из квартиры номер девять, прямо назвали историческим прецедентом).
Итак, необходимо иметь в виду следующее: во-первых, еще Альберт Великий произвел на свет деревянного автоматического человека-андроида, в которого заклинаниями вдохнул-таки жизнь. Зачем? История умалчивает; или, может, просто не знает ответа? Так или иначе, этот Альберт Великий был тот еще добрый самаритянин; от него даже выведенный им андроид, кажется, впадал в продолжительный ступор — так что какие там разговоры или объяснения?
Вторым умельцем на данном поприще оказался Парацельс. Этот пошел дальше и затеял сотворить гомункула — живое существо из мяса и костей (читай De natura rerum). Так вот, в томе 2 данного сочинения прямо указывается способ создания гомункула: в один сосуд помещаются животные продукты (перечень которых не прилагается); однако, вкупе с благоприятным влиянием планет и легкой теплотой, в сосуде образуется слабый пар, который постепенно принимает человеческие формы. Конечно — какие там формы? Хотя капризничать незачем. Маленькое создание начинает шевелиться, а потом и говорить, так что Парацельс уверяет, что на первый план выходит проблема его кормления (короче, проблемы общие — у нас и у них; но ладно).
Впрочем, ученик Парацельса описывает и более детальный способ производства чудесного существа: «Если сперму заключить в плотно запечатанную бутыль, а бутыль поместить в лошадиный навоз приблизительно на сорок дней и надлежащим образом намагнетизировать, она может начать жить и двигаться…». В общем, как говорится, это вы можете… Сделай сам!
Ну а теперь вернемся в девятую квартиру, в наш сегодняшний день. Внимание!
Пятница, полдень, двадцать первый век.…Гулять, как водится, начали еще в пятницу. Не потому что в четверг, допустим, были заняты; а просто четверг — это четверг… В четверг человек может чем-нибудь заняться; к примеру — сходить на работу или просто что-либо предпринять. Коротко говоря, именно пятница (а не четверг или среда) — день для души; если хотите — для самообразования. Ну а та пятница, о которой идет речь, вообще оказалась в некотором смысле роковым днем. Начать с того, что сработал замок в ванной. И ведь замок-то, которым сроду не пользовались! К чему? В квартире все свои… Но вот сработал, сволочь, — аккуратно в ту минуту, когда Вася зашел в ванную попить воды и просто хватил дверью, никак не намереваясь запираться. Хватил, что называется, для тонуса — и все дела. И тут же раздался громкий щелчок; сработала, зараза…
Вася вытаращился на дверь, несильно пнул ногой… Ни с места, гадина! Подводная лодка, блин! Т-34…
Вася негромко крикнул, ни на что особо не рассчитывая. Да и на что было рассчитывать? На людей доброй воли? Глупо, пятница-то у всех… Анатолий вон с утра вообще как мертвец; одни благородные очертания… А Зинка, тварь, если и услышит, — не откликнется… Полезет, дурра, в его холодильник (который Васька наметил взять к Рождеству).
«Вот ведь дура, — с апатией подумал узник. — Холодильника еще и в помине нету, а она шарится…».
Короче, человек затуманился, присел на корточки. Ну вот что станешь делать в ванной в пятницу? Если, допустим, руки уже помыл?
— Суки! — расстраивался жилец.
Так, сидя на корточках и скорбно качая головой, он вел свой разговор со Вселенной; звонил, можно сказать, в колокольчик… А ответа всё не было, лишь время от времени что-то грохотало по ту сторону запертой двери — будто валились по крутому склону камни; валились — и затихали в далеком Дарьяльском ущелье…
Вася затосковал. Голубые, как весенние лужицы, глаза, перебегали в смятении с предмета на предмет… Моток веревки в ванной («Удавиться, что ли, задумала дура-Зинка?»); пара пустых банок — одна с отбитым горлышком; под ванной лыжи — три штуки, одна опять-таки с изъяном… далеко, можно сказать, не уедешь… Тем более — летом… Сейчас ведь лето? «Суки, — дивился жилец. — Что за суки!». Спасибо, имеется пресная вода. Как говорится, запейся…
Узник вздохнул, прислушался.
Квартира затаилась.
Иссяк таинственный камнепад.
Не слышалось больше глухой, лишенной примет перебранки…
Тишина установилась по ту сторону двери — точно раннее утро начинало заниматься над речкой, съеденной серебряным туманом…
И тут — вот ведь диво! вот знак вопроса! — как раз туман начал вползать в дверную щель… Или не туман? «Зинка хозяйничает, — робко предположил Вася. — Гречку варит… Хотя — какая там гречка? Памятник эпохи неолита, а не гречка…».
Туман, однако, полз, набирал силу.
«Не туман! — внезапно догадался затворник. — Это Толян дышит — вот что это, а не туман… Опять, стало быть, полезло из человека… А вот не пей в четверг… Четверг никакой день…».
Но размышления укрепляли слабо. Тут нужна была вера — а не гипотезы. Васин разум — без инъекций веры — совершенно зачах…
…Туман, между тем, вел себя странно. Обычно ведь бывает как? Туман просто плывет, внося в душу временное успокоение. А тут ничем таким и не пахло! Клубы буквально вились пред голубым Васькиным оком! Вились, заплетались в фигуры… Если хотите знать — и на темную материю это походило слабо. То есть было тут что-то от темной материи — но состав, состав был сложнее! Чудесные фантомы имели не только форму, но и аромат! Словно из всего многообразия запахов девятой квартиры какой-то чародей добыл волшебную эссенцию — и вот напитал могучим духом воздушные фантомы!
Бледная улыбка взошла на Васиных губах, он прикрыл глаза, а когда открыл, волшебное дитя уже было тут.
Слепленное самой природой — из запахов, видений, каких-то космических клочьев, источаемых Толяновой пастью; из дружественной перебранки; из банки огурцов, забродившей с той поры, когда еще отмечали Первое мая, — дитя стояло пред Васей, разглядывая хозяина одним глазом — ибо второй глаз пока еще по-утробному дремал; стояло в спертом воздухе ванной комнаты и утверждало, можно сказать, безусловный приоритет духа над материей.
Столкнувшись с этаким дивом, Вася, надо отдать ему должное, не растерялся. Он решительно отворил рот, как будто вздумал зевнуть; потом почесал свою беспутную голову и легко пожал плечами. Дитя в свою очередь также осмотрелось, с усилием открыло второй глаз и ясно вымолвило:
— Великое делание. Пуассон. Бессмертный огонь, дарующий… Атанор — алхимическая печь. — После чего вздохнуло и добавило: — Ал-ко-ло-ид.
— Не понял, — молвил Вася, отступая в единственный свободный угол. — Кто алкоголик? Ты алкоголиков там поищи! — небрежно махнул он рукой в сторону двери. — Не знают меры, шанель номер пять разбавляют… — невнятно прибавил он.
