— Номер пять? — удивилось волшебное дитя, после чего вскинуло маленькие ручки и почесало затылок — точь-в-точь как только что Вася.
— Как суки! — кивнул жилец, смелея на глазах. В правом ухе внезапно что-то засвистало, так что Вася на мгновение затих и полез в ушную раковину желтым мизинцем.
Дитя с интересом наблюдало данную эволюцию.
— Сера — самец, — твердо выговорило чудесное создание. — Мужское начало. Сила. Причина.
Вася вытаращил глаза.
— Так оно, — наконец, задумчиво протянул он. — Самец, это самое… Что есть то есть…
— Меркурий — самка, — пояснило дитя далее. — А соль — детеныш. Среднее начало. Движение. Результат.
— Так оно, — уныло повторил Вася и ни к селу ни к городу заметил, что Толян вот тоже: вчера за солью пошел — а толку? В двенадцать ночи соли нигде не продают, хотя Толян и стучался…
— Результат? — строго спросило дитя.
— Так что? — растерянно отвечал Вася. — Задержали, но Толян пошел по несчастному случаю… Когда ногой размахнулся, попал по водостоку… Как говорится: очнулся — гипс…
Обдумав печальный инцидент, дитя высказалось непонятно.
— Арес, — сказало оно задумчиво. — Клиссус.
— Э? — вставил Вася.
— Арес — духовный принцип. Клиссус — жизненная сила, — пояснило дитя.
Вася затуманился.
— Э? — опять спросил он.
Разговор временно иссяк. Таинственное дитя (алкогольное облако? Сгусток материи? Ангел?) пристально осмотрело хозяина квартиры. Несколько раз обойдя угрюмого, затаившегося Васю, дитя, склонив стан, принюхалось к запертому в ванной аборигену; растерянность и печаль обозначились на бледном лице облачного гостя.
— Сера и меркурий? — наконец, выговорил озадаченный гость. — Ржавчина? Кислота?
Вася не дышал, а пришелец, подумав, уверенно добавил:
— Очищение через брожение. Гроб не более чем место, где тело теряет, посредством брожения, свои неблагородные части, а результат — бессмертие души. Благороднейшее торжествует!
Вася, у которого от разговоров внезапно начался зуд под ногтем на левой ноге, приободрился. Разговоры ему не понравились. Как и многие люди, он терпеть не мог, когда перед ним какой-нибудь сопляк начинал корчить умника… Да и потом — при чем тут гроб? Ну, бессмертие души еще ладно; это, можно считать, что-то вроде гуманитарной помощи… Но гроб, гниение, не пойми что!..
И вот что еще следует добавить. Вася, по природе человек скорее робкий, в роковые минуты жизни делался отчаянным и нахальным. Как видно, природа наделила его этим свойством, чтобы уберечь от невзгод… Так или иначе, речи об очищении и прочих метаморфозах ожесточили узника, он засопел и вымолвил, расправляя грудь, невнятное:
— Инструкции свои засунь в это самое… За квартиру плачено еще в тот год… А по осени, когда нас залило, толку от вас было… А? И Зинка мясо тырит…
Пришелец, склонив голову, внимал.
— Рот закрой, комар влетит! — орал Вася, все более наглея. — Первопроходец!
Тут воздушный гость сделал следующее. Он взял несчастного Васю за руку (тот, кстати, сразу затих, будучи не в силах противиться культурному влиянию); в общем — взял за руку и вывел через запертую дверь. Как такое вышло?
— Трансформация, — пояснил пришелец. — Разные стадии развития одной и той же вещи.
— Угу, — пискнул Вася.
А волшебное дитя добавило:
— Смотри Василий Валентин. «Двенадцать ключей мудрости».
— Василий? — повторил пораженный Вася. — Считай родственник… По линии мамаши…
Оказавшись на свободе, Вася и его спутник увидели следующее. Увидели они Анатолия, который чинил телевизор; и Зинаиду, ничем особо не занятую, с огрызком половой тряпки в руке. На диване около незанавешенного окна дремал с открытыми глазами Игорь Северянин. Или не дремал, а просто молча смотрел в потолок — и далее, сквозь, как будто намеревался просверлить в потолке дыру и обнаружить какое-нибудь красное смещение!
— Четвертый день чинит, — скорбно заметила Зина, кивнув на Анатолия. — Не ест, не пьет, одним воздухом сыт! Живительные силы…
— Нужен миксер, — отворив уста, вымолвил лиловый жилец. — Тостер… эээ… тестер!
— Пирожков захотел? — заботливо осведомилась Зина и переложила фрагмент тряпки в другую руку.
— Вчера тут лежала отвертка, — ныл Анатолий и вдруг затих: уронил усталую голову на грудь и часто задышал, улыбаясь, словно приветствуя сладкие сны; клочья темной материи вырывались изо рта и бесследно таяли в воздухе.
Игорь Северянин внезапно оторвал взгляд от невидимых созвездий, равнодушно осмотрел облачного пришельца и внятно произнес:
— Чей чувак? От Ашота?
— Ашот? — повторил в некотором удивлении гость, сощурив светлое око. — Не Ашот. Ал-ко-ло-ид. Алколоид. Едкий кали, царская водка, сернокислый натрий. Впрочем, — прибавил он, — сие только гипотеза. Если бы данный состав оправдал ожидания, он бы растворил сосуд, в котором содержался.
На маленькую речь незнакомца отреагировали по-разному.
Лиловый Анатолий (тот, что чинил телевизор), как бы в некотором сомнении произнес:
— Царская водка?
Потом покачал головой и все повторял, выражая то ли сомнение, то ли надежду:
— Царская водка…
Вася же замечанием гостя оказался манкирован, он высказался так:
— Чего сразу алкоголики? В каждом свой принцип.
Ну а Игорь Северянин некоторое время молча обдумывал услышанное.
— Не от Ашота, — наконец заключил он. — Да и чего взять с Ашота? Его еще два года назад того…
— Чего того? — хлопотливо поинтересовалась Зина.
— Того! — с угрюмым напором повторил Северянин. — Поминки справили… Так что ждать нечего.
Дискуссия завершилась.
Пришелец же, чьи светлые глаза вдруг поголубели, с печальным удовлетворением осмотрел жилище, в котором ему суждено было появиться на свет, — квартиру номер девять.
— Атанор, — наконец сказал он, и чудесное слово мягким звоном покатилось по дурацкой квартире. — Печь Великого Делания.
— Печка-то! — озабоченно вставила дура-Зинка, — печка со вчера не горит… Газ не подается!
— Не со вчера, — поправил Анатолий, — а с той осени. Забыла, как морду-то себе опалила?
— Великое Делание, — со вздохом добавил тот, кто называл себя Алколоид, — по уверению Гермеса, можно найти и в себе. Где бы вы ни были — на земле или на море.
— Так в себе что? — усомнился Анатолий, а потом зевнул, испустил клок тумана… — В себе, оно, конечно — если путем поискать…
А Зинка фыркнула и объявила, что в шестьдесят третьем году она была на море, да.
— Винище все хлещут, — заметила она с осуждением. — Денег не напасешься.
