Орн кашлянул. Из кельи повеяло холодом. Пустота в желудке предупреждала о страшной опасности.
— А если я откажусь от испытания? — спросил он.
— Прошу тебя. Я здесь и должен помочь тебе. Повернуть сейчас назад — еще опаснее, чем идти вперед. Гораздо опаснее.
Орн, почувствовав искренность в словах, обернулся, пристально поглядев в темные умоляющие глаза наставника.
— Пожалуйста,— повторил Бакриш.
Глубоко вздохнув, Орн шагнул в келью. Чувство опасности уменьшилось, но не исчезло.
— Ляг на спину,— приказал Бакриш.
Орн вытянулся на полу. Камень холодил спину даже через толстую ткань тоги.
— Начав тяжкое испытание, ты должен пройти его до конца. Помни это.
— Ты прошел подобное испытание? — Орн чувствовал, что выглядит довольно глупо со стороны, растянувшись на полу.
Фигура Бакриша в дверном проеме отсюда казалась огромной.
— Конечно же.
«Если доверять пси-ощущениям,— мелькнула у Орна мысль,— я чувствую искреннее расположение Бакриша».
— Что ожидает меня в конце этого испытания?
— Каждый находит что-то свое.
— Мне действительно будет угрожать опасность, если я откажусь? — Орн приподнялся на локте.— Мне кажется, ты используешь меня в каком-то эксперименте.
— У тебя нет выбора.— От Бакриша исходила волна огорчения.— Ляг на спину. Так безопаснее.
Орн подчинился:
— Что ж, давай начнем.
— Как скажешь.— Наставник отступил в сторону.
Дверь захлопнулась, слившись со стеной, не оставив даже намека на свое существование.
Орн осмотрелся, стараясь не обращать внимания на внезапно пересохшее горло. «Четыре метра в длину, два в ширину, десять в высоту. Впрочем, возможно, и выше». Крапчатый потолок затуманивался, теряя свои формы. Бледное освещение приводило в замешательство. Предчувствие опасности не покидало его. Внезапно келью наполнил голос наставника,— гулкий, он звучал отовсюду. Он присутствовал везде — вокруг Орна, внутри его.
— Ты находишься внутри пси-машины. Тяжкое испытание, которому ты подвергаешься,— древнее и жестокое. Это испытание твоей веры. Неудача означает гибель. Потерю жизни, утрату души. Или того и другого.
Орн сжал кулаки. Пот обильно проступил на ладонях. Внезапно он ощутил, как резко возросла пси-активность. Вера? Он поймал себя на том, что вспоминает свое долгое, мучительное пребывание в коконе и сон, изводивший его.
«Богов сотворяют — они не рождаются». Он вернул себе жизнь в коконе, отвергнув правила.
«Испытание веры?»
«Во что он может верить? В себя?» — Мысли путались. «Я живу. Я существую. Я дал жизнь самому себе». Это ли должно быть принято за веру?
Снова голос Бакриша гулко разнесся по келье.
— Погрузи свое Я в тайну познания, Орн. Что может устрашить тебя?
Орн ощутил, как нарастает давление пси-энергии. Свидетельство глубокого и скрытого напряжения.
— Я хочу знать, куда я иду, Бакриш,— хрипло произнес Орн.
— Порой мы движемся ради самого движения.
— Чепуха!
— Зажигая свет, ты пробуждаешь веру. Ты веришь: когда вспыхнет свет — мрак рассеется.
— Я верю в это благодаря накопленному опыту,— ответил Орн.
— Но если нет такого опыта?
— Тогда, возможно, я удивлюсь.
— Ты считаешь, что обладаешь всем опытом, накопленным человечеством.
— Я так не думаю.
— Что ж, приготовься к удивлению. Должен сказать тебе, в твоей келье нет осветительных приборов. Свет, который ты видишь, существует благодаря твоему желанию; ты веришь в то, что он должен гореть, и ни по какой другой причине.
— Что…
Темнота поглотила келью; густой адский мрак. Предчувствие смертельной опасности захлестнуло сознание Орна.
Хриплый шепот прорезал тишину:
— Обрети веру, мой ученик.
С трудом удерживаясь от безумного желания броситься назад к стене, где недавно была дверь, заколотить в нее, разбивая в кровь руки, Орн почувствовал, как его обожгло дыханием опасности. Смерть притаилась в движении. Назад пути нет.
Высоко под потолком возникло, закручиваясь спиралью, туманное свечение. Свет? Нет, оно не совсем подходило под определение света.
Он вытянул вперед руку, прикрывая глаза. На фоне туманного свечения виднелись только ее контуры. Облако не испускало света во внутрь кельи. Давление нарастало с каждым ударом сердца.
«Темнеет, когда я начинаю сомневаться,— углубился в размышления Орн.— Может быть, молочно-белый свет означает нечто противоположное мраку?»
Не отбрасывающее тени свечение, но более тусклое, чем прежде, разлилось по келье. Под потолком, где только что извивалась туманная спираль, заклубилось черное облако. Облако — чернее глубины самого Космоса.
Орн замер, встревоженный. Мрак вернулся. Вновь, извиваясь спиралью, возникло туманное свечение. Предчувствие беды забилось внутри, стремясь с криком прорваться наружу. Он закрыл глаза, преодолевая страх и сосредоточиваясь. Ощущение опасности уменьшилось. Орн приоткрыл глаза.
Страх!
Призрачное свечение, извиваясь, опустилось ниже.
Закрыть глаза!
Страх отступил.
«Темнота равна страху,— продолжал размышлять Орн.— Она возникает всякий раз, когда я начинаю сомневаться и бояться».
Он вздохнул несколько раз, успокаиваясь, вновь сосредоточился на внутренних ощущениях.
«Вера? Что это должно означать? Страх притягивает мрак. Что они хотят от меня? Я существую. Довольно этого». Он заставил себя открыть глаза и уставился в черноту кельи.
Пугающее свечение опустилось еще ниже, заворачиваясь кольцами.
«Даже в кромешной тьме видно свечение. Что это — свет? Нет, он не освещает, не позволяет увидеть. Это антисвет!»
Орн вспомнил детство. Темноту в своей спальне. Лунные тени, превращающиеся в чудовищ. Он зажмурил глаза, испуганный, что увидит такое, чего не вынесет его рассудок.
Лжесвет.
Орн вновь поглядел на извивающееся свечение.
«Лжесвет и обманутая вера? Не это ли они хотят сказать?» Свечение начало заворачиваться вовнутрь». Означает ли мрак отсутствие веры?» Замигав, облако растаяло. «Достаточно ли веры в свое существование?»
Келья оставалась темной, пугающей. Он ощущал холодную сырость камня.
Внезапно в кромешном мраке послышались вызывающие дрожь звуки. Шипение и шорох ползущей твари, царапанье когтей и стоны. Облекая звуки в животные формы, воображение рисовало ядовитых ящериц и сплетенных в клубок змей, невообразимых чудищ и клыкастых тварей, пришедших из кошмаров.
Мир растворился, превратившись во вселенское зло. Орн тонул, захлебывался в океане пришедшей ненависти.
