его шаг.
Но из всех сопровождавших его только два репортера вступили вслед за ним на пленку и последовали к затерянному земляному острову. А потом нескоро их догнал еще третий — оператор с камерой, треногой и садовой лейкой, чуть наполненной водой.
Одинокий остров вызывающе зеленел вдали, как мираж среди лиловатой пустыни. На протяжении всего пути репортеры интервьюировали новоявленного земледельца, тут же фиксируя каждое его слово и жест всеми существующими репортерскими средствами, — и как он подходит к своему острову, «острову жизни», и как он волнуется за свое детище, рукой закрываясь от солнца.
Все деревья росли крепкими и свежими. Выросла трава — почти сплошь покрыла землю, скрепляя ее в единое целое.
Пока на острове все было прекрасно.
Оператор, принесший в лейке воды на донышке, попросил Херонимо Кинтана полить траву.
Кинтана вылил воду, и его запечатлели на пленку. Затем его попросили прополоть небольшой участок…
— А ну, уходите отсюда! Ну!!
Кинтана швырнул в репортеров лейку.
— Хватит тут толочься! — с негодованием сказал он. — Вам лишь бы снять с меня кино, чтобы другие только смотрели, и все! Перестаньте строчить! А теперь — слушайте! Для купли плодородного грунта и деревьев мне нужны деньги. Я свои истратил. С завтрашнего дня за мной будут шляться только те, кто будет в моем списке. Те, которые внесут деньги на перевозку земли и воды. И не вздумайте ловчить, сеньоры! Привет вашим хозяевам. Уходите!
Херонимо со дня на день ждал всеобщего несчастья. И потому торопился. Растрачивая полученные деньги, он привез еще триста тонн плодородной земли и высадил немало быстрорастущих деревьев и кустарников, а затем посредине рощи построил хижину, потому что все больше и больше времени ему приходилось проводить здесь.
Вполне понятно, что в затее стареющего каменотеса люди видели много безрассудного и смешного. Исстари известно, что в зрелом возрасте человеку подобает заниматься практическими и солидными делами. Все это так, но в глубине души каждого соотечественника теплилось и восхищение добровольным садовником, решившим растить деревья на неземном теле, восхищение, смешанное, однако, с чувством жалости.
Херонимо Кинтана не знал, что о нем было немало толков и в очень высоких сферах, что его после долгих дискуссий решили оставить в покое, дабы он продолжал это свое дело. Он даже не подозревал, что является «важным психологическим фактором и элементом всемирно важного стихийного эксперимента»! В высоких сферах решили подождать, пока не уничтожать пленку водородными взрывами.
Каменотес стал на грани битвы миров.
Проходили годы, и предчувствие всеобщей беды сменилось у Херонимо Кинтана ожиданием добровольной помощи от других людей. Он был уверен, что с ним рядом поселится, или будет приходить к нему еще кто-нибудь — ведь не один он в стране! — и они вместе станут заботиться о земляном острове, о траве и деревьях, пока вся плесень не скроется под землей и зеленой растительностью. Он был уверен, что к нему придут и он будет помогать им.
Но удивительное дело!
Как только среди людей где-нибудь заходит разговор о переселении в Бразилию и о пленке, готовой в любой миг прийти в движение и натворить бед, сейчас же вспоминают о Херонимо Кинтана, и тревога и беспокойство за будущее как бы растворяются. Кто-то из них сказал, что пока безумный каменотес работает в своей усадьбе, у нас легко на душе. С человеком, который это сказал, люди не спорят, потому что он странным образом прав. Но многие задают себе вопрос: безумен ли тот, кто сторожит наш сон? И не безумство ли равнодушно наблюдать за его работой? Иногда они говорят об этом и даже спорят.
