Он добежал до водопада, как раз чтобы увидеть два тела, медленно переваливающиеся через бортик — вниз. Тропинка в этом месте оборвалась: громоздились скалы, сходили вниз уступы, по которым легче подниматься, чем спускаться. Крокодил лез, обрываясь, чудом находя опору, проклиная все на свете и себя: куда спешить? Куда теперь спешить? Тела всплывут в бухте, а унесет их в море или прибьет к берегу — зависит от местных течений…
Он в последний раз сорвался, пролетел несколько метров и разбил колено. Встал, шипя от боли, смахнул пот, заливающий глаза; впереди, в десятках метров от водопада, на пологий песчаный берег выбирался человек — и тащил за собой еще одного.
Крокодил снова побежал.
Аира покрыт был порезами и ссадинами, но крови не было — смыло водой. При первом взгляде на Тимор-Алка было ясно, что мальчишка мертв: у него был проломлен череп.
У Крокодила потемнело в глазах. Он остановился и смотрел, как Аира укладывает парня на песок: бережно. Как живого. Губы Аиры шевелились, но он не молился. Нет. Он считал.
— Сто двадцать два, сто двадцать три, — донеслось до Крокодила. — Огня! Пять… Шесть… Разведи огонь!
Крокодил оглянулся. Кроме песка и тесака, под руками не было ничего, да и зачем огонь?
Аира, стоя на коленях перед Алком, разглядывал его голову. Крокодил посмотрел один раз и отвел глаза: он не медик и не патологоанатом. Не надо.
Солнце стояло в зените. На песке лежали короткие черные тени. Аира расстегнул пояс на Тимор-Алке, снял и отбросил в сторону ножны с тесаком. Вытащил из мокрой сумки у себя на боку устройство похожее на зажигалку, щелкнул, и пригоршня старой хвои в сухой песчаной ямке задымилась.
— Собери топливо, — монотонно приказал Аира. — Положи свой клинок на огонь. Делай.
Крокодил оглянулся. Лес был в двух шагах; сухой мох должен гореть, но зачем? Неужели Аира собирается делать мертвому Алку операцию прокаленным на огне клинком?!
Аира тем временем сел, положив разбитую голову мальчика себе на колени. Воткнул в песок тесак Тимор-Алка.
— Если тень будет здесь, — он провел пальцем черту, — и ничего не случится — прижги мне руку раскаленным железом. Не раньше. Не позже. Следи за тенью.
Он выпрямил спину и закрыл глаза.
Крокодил так и остался стоять.
Неужели это было сегодня — пещера, темнота, круглые металлические жетоны?
Неужели еще месяц назад он был дома, шел по сырой темной улице… Шел дождь… Горели фонари…
Неужели это он, Андрей Строганов, на острове, на Раа, рядом с мертвым парнем и его сумасшедшим инструктором? И что делать, кого звать на помощь, тут и взрослых-то нет, кроме Аиры!
Есть хижина с устройством связи. Крокодил мог бы отыскать ее. Как-то вызвать центр, связаться с женщиной в пальмовой юбке…
И сообщить ей, что ее внук, Тимор-Алк, мертв — погиб при исполнении. При исполнении нелепого ритуала.
Аира застыл над мертвецом. Лицо инструктора оплыло, уголок рта опустился, по подбородку ползла ниточка слюны. Полуоткрытые глаза были заведены ко лбу. Шаман? В трансе?
Огонь; Крокодил вспомнил о поручении Аиры. Огонек на песке почти угас; сбегав к лесу, Крокодил принес несколько пригоршней сухого мха. Песок вокруг мертвого мальчика пропитался водой и кровью. Аира сидел неподвижно, и лицо его было лицом идиота в обмороке.
Крокодил сбегал еще раз за топливом и сложил в песке маленький костер. Деятельность придает смысл, деятельность успокаивает — это всякий знает. Бессмысленный костер лучше, чем бессмысленная паника. Да и паниковать-то поздно, можно лишь горевать или злиться, что кому ближе…
Он вытащил из ножен свой тесак и положил его клинком в огонь. Тень от ножа двигалась, хоть и медленно: вот она вплотную подползла к линии, проведенной пальцем. Вот коснулась этой линии. Вот пересекла ее.
Крокодил взял нож и, помедлив секунду, приложил к тыльной стороне ладони Аиры. Ничего не произошло; трещала кожа, воняло паленым, а живой человек не двигался!
Крокодила тошнило. Он был готов отнять нож, когда Аира вдруг дернулся и убрал руку сам. Его глаза открылись, на лицо вернулось осмысленное выражение:
— Молодец. Теперь еще.
Он провел пальцем новую линию (ожог на руке стал багровым рубцом) и несколько раз глубоко вздохнул. Щеки и глаза у него заметно ввалились, ребра ходили ходуном. Он снова закрыл глаза; лицо его изменилось несколько раз, как небо, по которому бегут облака. Полуоткрылся рот; Аира казался теперь мертвее, чем Тимор-Алк.
Крокодил отшатнулся и забыл вернуть тесак на огонь. Он почти решился бежать за помощью, но тут Аира, не открывая глаз, быстро зашевелил губами и закачался вперед-назад.
А потом дрогнул мальчик.
Мертвое тело со скрюченными пальцами, изломанное, белое, зашевелилось. Приподнялись и опали ребра. Задрожали веки на страшно изуродованном лице.
А потом Аира и Тимор-Алк одновременно открыли глаза. Не переставая раскачиваться, Аира взял голову Тимор-Алка в ладони, будто гандбольный мяч.
Замерев, Крокодил следил за тем, что происходило дальше.
С головы Тимор-Алка осыпались, как листья, все волосы. Облетели ресницы. Голый проломленный череп, покрытый розовой кровью, начал восстанавливать форму.
Под пальцами Аиры вернулась на место надбровная дуга. Заново сложились разошедшиеся кости. Крокодил еле удержался, чтобы не закричать: длинные волосы Аиры еще удлинились, отросли почти до пояса и за несколько секунд перетекли из черного в белое.
Прошла минута. Аира поднял голову; кожа на его лице потемнела и сморщилась, как кожура печеной картошки. Во впадинах щек, на висках, вокруг глаз проступила чернота. Глаза были очень ясными — таких ясных глаз у Аиры Крокодил не видел никогда.
— Мне нужен донор, — сказал Аира непривычно высоким голосом. — Только с твоего согласия.
— Да, — пробормотал Крокодил, не вполне понимая, на что соглашается.
— Давай руку.
Крокодил протянул ему ладонь. Аира схватил его за запястье и сжал так, что Крокодил зашипел. Но боль моментально исчезла. Вообще — всякая боль.
Он увидел себя деревом… нет, не деревом, а клубком сосудов, волокон и веток со многими корнями. Опустившись на колени у тела Тимор-Алка на песке, Крокодил увидел себя системой, огромной, сложной, крохотной, как зернышко манки, колоссальной, как всемирный завод. По волокнам и сосудам пульсировали вещества и влага, рвались связи, высвобождая энергию, рвались тончайшие ниточки; нежные, мохнатые, похожие на ручных крысят, приходили пиявки и высасывали жизнь, силу, кровь.
Он терял жизнь с каждой секундой. Он чувствовал, как укорачивается тень, как уменьшаются руки и ноги, слепнут глаза и останавливается сердце. Он растворялся, как мыло, таял свечкой, брошенной в костер; силы сопротивляться почти не было — так властно его обгладывали и грызли, высасывая костный мозг.
