- Пожалуй, обойдемся, - сказал Барнвельт. Мужчины удалились.
- Скоро ль отплываете вы? - поинтересовалась Зея. Барнвельт, который внезапно ощутил в горле какой-то странный комок, нерешительно отозвался:
- Вообще-то, могли бы уже послезавтра...
- Не след уезжать вам до окончанья фестиваля кашьо! Предоставим мы вам отборнейшие места, сразу по почетности своей за родом нашим королевским!
- Наверное, с моей стороны это не очень вежливо, - ответил Барнвельт, - но забой на мясо твоего бедного старого отчима - это зрелище, без которого я вполне могу обойтись.
Она помедлила, после чего проговорила:
- А правда, что осуждают нас в иных странах по сей причине, как Заккомир утверждает?
- Честно говоря, некоторые просто в ужасе.
- Так и он говорит, да только сомневалась я, ибо тайно симпатизирует он партии реформ.
- Это тем, которые не хотят, чтобы убивали королей?
- Именно. Не проболтайся только матери моей властительной, иначе крепко бедняжка Заккомир пострадает. Послали они ей сообщенье через посредников, что требуют хотя бы от церемониального пожиранья супруга ее последнего отказаться. Но оставила она просьбу сию без вниманья, так что под гладью безмятежной, коей край наш многим представляется, зреют бунты теперь да заговоры изменнические.
- А как ты сама поступишь, когда станешь королевой?
- Того не ведаю я. Хоть и с пониманьем отношусь я к поползновеньям отменить сей обычай наш старинный, мать моя все равно сохранит большое влияние на дела квирибские, сколько жива будет. А по собственным словам ее, даже помимо соображений религиозных, иного нет способа удержать пол мужской на должном месте, кроме как ежегодной казнью представителя его высокопоставленного.
- Смотря что считать должным местом, - пробормотал Барнвельт, которому пришло в голову, что в Квирибе давно нужна... как там будет наоборот от "феминизм" - "маскулизм"? - партия маскулистов.
- О нет, - возразила Зея, - не уподобляйся Заккомиру в доводах своих! Процветанье государства нашего неотделимо от законного верховенства пола женского!
- Но я могу привести массу примеров процветающих государств, где мужчины правят женщинами, и таких, где они равны.
- Экий ты возмутитель спокойствия! Как уже говорила я, когда столь развязно по филейным частям ты меня хлопнул, не место таким в Квирибе!
- Что ж, если мое присутствие и возмущает местное спокойствие, то скоро вы от него избавитесь. Кстати, ты можешь дать мне несколько полезных советов. Скажи, а есть какая-нибудь связь между пиратами Ваандао, торговлей янру и Квирибом?
Зея уставилась на кончик своей сигары.
- Мыслится мне, что лучше бы сменить нам тему беседы нашей, не то вступим мы на те зыбкие почвы, где благо одного лишь бедою другого достигнуто быть может...
По пути домой Барнвельт предложил:
- Джордж, а давай прямо послезавтра и отвалим?
- Ты что, чокнулся? Я ни за что эту церемонию не пропущу! Ты только подумай, какие будут классные кадры!
- Уф-ф, все это замечательно, но меня просто тошнит от мысли, что они зарежут и зажарят беднягу Кая прямо у меня на глазах. Не говоря уже о том, что после придется его есть.
- А откуда тебе знать, каков он на вкус? У моих предков считалось вполне обыденным делом, чтобы победитель в спортивном состязании съедал побежденного.
- А я не папуас какой-нибудь! Ты прекрасно знаешь, что с точки зрения моей культурной традиции есть людей некрасиво.
- Ладно, ладно, - отмахнулся Тангалоа. - Кай-то не человек в привычном смысле слова. Постоянно умирают миллионы кришнян - одним больше, одним меньше...
- Да, но...
- И потом, нельзя же обижать королеву. Она нас ждет.
- Большое дело! Стоит нам выйти в море...
- Не забывай, что мы оставляем здесь залог, а Панагопулоса просто кондрашка хватит, если он узнает, что мы пустили его псу под хвост. Да и матросы наверняка будут настаивать, чтобы их доставили домой, когда все это кончится.
Несколько ошарашенный такой непривычной непреклонностью Тангалоа, Барнвельт сдался. При этом он уверял себя, что поступил так исключительно под давлением аргументов Тангалоа, а вовсе не потому, что иначе лишился бы возможности лишний раз повидать Зею. Тем не менее он ощущал, что такая возможность здорово подняла ему настроение.
Вечером в день открытия фестиваля Заккомир придирчиво оглядел наряды Барнвельта с Тангалоа и счел их подходящими.
- Хотя, - заметил он при этом, - это не совсем то, что требует обычай, но прочие простят вас, как иноземцев, в традициях наших не сведущих.
- Слава богу, что не заставили нас напялить эти расфуфыренные тоги, прошептал Барнвельт. - Лично меня в такой просто ветром бы сдуло.
Никакой царь Соломон в самом своем наироскошнейшем облачении не смог бы сравниться с Заккомиром, наряженным во что-то вроде парчового саронга. Хранителя трона украшали драгоценные браслеты, позолоченные сандалии, ремешки которых достигали середины его голых икр, и золотой венец поверх зеленых волос; физиономия квирибца была наштукатурена, как у русской балерины.
Он провел их в просторную приемную, где уже топтались королевские тетушки и дядюшки. Наконец протрубили трубы и сквозь толпу промаршировали король с королевой, за которыми тут же стали пристраиваться по ранжиру остальные. Кай пошатывался на ходу и выглядел куда мрачнее обычного, несмотря на все усилия придворного художника по макияжу придать его физиономии выражение восторженного энтузиазма.
Заккомир показал Барнвельту с Тангалоа их места в кортеже и забежал вперед, чтоб подхватить Зею под ручку сразу за королевской четой.
Поскольку амфитеатр, в котором должен был состояться фестиваль, располагался прямо за территорией дворца, процессия направилась туда пешком. На небе вспыхивала то одна, то другая из трех лун, попеременно закрываемых облаками, теплый свежий ветерок трепал просторные одеяния и заставлял помигивать огоньки газовых рожков. За стеной, которая огораживала дворцовый парк, тесно толпился простой люд Рулинди, и построившейся клином страже пришлось расталкивать его, чтобы расчистить дорогу процессии.
Амфитеатр быстро заполнялся. На ровном пространстве посреди арены красовались кухонная печь и новехонькая, свежевыкрашенная в красный цвет мясницкая колода. Возле всего этого оборудования шеренгой выстроились какие-то люди. Там были дряхлая Сехри, верховная жрица Матери-Богини, несколько ее помощниц - некоторые с музыкальными инструментами в руках, дворцовый шеф-повар с двумя поварятами и какой-то тип в мешке с прорезями для глаз, который опирался на рукоять топора вроде того, каким пользуются мясники, только раза в два побольше. Поварята затачивали прочие кулинарные орудия. Вдоль всего верхнего яруса театра кольцом выстроились амазонки, на бронзовых доспехах которых играли отсветы колеблющихся газовых огоньков.