Зал – это, конечно, громко сказано. Скорее небольшая комнатка с тремя кабинками для людей, прибывающих в Штаб‑квартиру по каким‑то своим или, что чаще, нашим делам. Декор самый заурядный, над выходом редко отключаемое табло с надписью: «Говори громко, проси мало, сваливай поскорее». Когда к нам прибывает кто‑то действительно важный, надпись отключают, но для журналистки с Новой Москвы исключений делать не стали. Молодая и очень талантливая представительница «Известий», присланная для поднятия нашего имиджа в глазах общественного мнения (могут ли у мнения быть глаза?), появилась из средней кабинки.
Не знаю, как насчет таланта, но молодость была налицо. Или на лице.
Кроме молодости место имели: сто семьдесят сантиметров роста, фигура, скроенная по параметрам 90–60–90 в очень недешевой клинике коррекции тела, смазливое личико с голубыми глазами и небольшим ротиком и ежик белокурых волос. Одета в походный комбинезон, на боку висят две камеры, обычная и голокристаллическая, другого багажа нет. Я сличил оригинал с выданной мне Белом фотографией и опознал в ней Диану Шаффер, после чего направил стопы в ее сторону и предстал перед не замутненными продажностью глазами.
Она трясла головой, как только что выбравшийся из воды ньюфаундленд. Обычное дело для новичков.
А капрал Ленц уже успел благополучно смыться.
– Доброе утро, – сказал я. – Сержант Соболевский. Что‑то попало вам в ухо, мэм?
– Привет. – Голос, по крайней мере, приятный. – Нет, в ухо мне ничего не попало. И не зовите меня «мэм».
– Хорошо, мэм. – Старая хохма, и она пропустила ее мимо ушей. Одно очко в ее пользу.
– Какое‑то странное ощущение... Попасть за секунду в совершенно незнакомое место... И этот переход...
– Ничего страшного и даже необычного. – Все гвардейцы знают, в чем дело. – Небольшой период дезориентации после нуль‑пространственного прыжка. Бывает у всех и быстро проходит. С годами практики становится незаметным.
– Так это бывает со всеми?
– Практически. Период адаптации – дело индивидуальное, но человеческий разум быстро осваивается с новой для него ситуацией. На моей памяти, никто не страдал этим более пяти минут, мэм.
– Еще раз назовете меня «мэм», и я отвешу вам хорошего пинка. Меня зовут Диана, но все называют меня Ди. А вас? «Сержант Соболевский» для меня слишком длинно.
– Друзья зовут меня Максом.
– Надеюсь, не Безумным Максом?
– Простите?
– Нет, это я шучу. Так я могу называть вас Максом?
– Нет проблем. С чего вы хотели бы начать?
– С вас конечно же. Давайте найдем какое‑нибудь спокойное местечко и поговорим.
– С меня?
– Конечно. Ведь вы же герой Эль‑Тигре и, кроме того, как я понимаю, на время моего пребывания здесь будете моим надзирателем.
– Гидом, – поправил я. – И если вы еще раз назовете меня «героем Эль‑Тигре», я буду всю дорогу называть вас «мэм».
– А он скромен, – сообщила она в сторону громким театральным шепотом. – Так ведите же меня, Макс.
– Вы не захватили с собой никакого багажа? – Вообще‑то я и так это видел, но могла же она оставить чемодан в кабинке прибытия или нет?
– Только это, – она похлопала по камерам. – Ваш Полковник сказал, что все необходимое мне выдадут на месте.
– Ну, раз он так сказал...
Мило беседуя подобным образом, мы выбрались из зала, под моим чутким руководством пересекли пару коридоров, умудрившись при этом практически никого не встретить.
Только два раза я ловил завистливые взгляды коллег. Если б только они знали, чему завидуют, наивные!
В лифте я нажал кнопку «Оранжерея» и пояснил:
– Самое тихое место в нашем сумасшедшем доме.
Я старался держаться светски и непринужденно. Или, если хотите, непринужденно‑светски.
В лифтах у нас особенно прохладно, и я подставил лицо под поток холодного воздуха. Ди озиралась по сторонам с таким видом, словно не только никогда раньше не пользовалась телепортом, но и лифтами тоже.
Когда дверцы распахнулись, молодая и очень талантливая журналистка пораженно ахнула.
Нашим взглядам предстала полянка лиственного леса, словно сошедшая с иллюстраций к роману, действие которого происходило в XVIII веке, когда природа на Земле еще не была отравлена миллионами двигателей внутреннего сгорания и тысячами вредных выбросов промышленных предприятий. Полянку покрывала невысокая зеленая травка, чуть дальше уходили в небо шпили многовековых деревьев‑великанов, ярко светило знакомое по фильмам желтое земное солнце, по лазурному небу легкий ветерок гнал обрывки облаков. Издалека доносился птичий щебет. Этакий идиллический полдень в сельской местности, самое время для пикника. Если бы я был человеком более сентиментальным, мне вполне могло бы показаться, что сейчас на лужайку выбегут зайчата, белочки и оленята из мультфильма и начнут свои песенки и танцульки под легкую классическую музыку. Например, Штрауса.
– Впечатляет, – сказала Ди. – И вижу, что места у вас тут довольно много.
– Да, мэ... мадемуазель.
– И очень щедрое финансирование, – добавила Ди, и я подумал, что мысль привести ее сюда в самом начале ее визита была не особо удачной в тактическом плане и может придать серии очерков нежелательный оттенок. Надо было сначала потаскать ее по техническим помещениям и вентиляционным трубам.
Мы вышли из лифта и прошлись по траве.
– Пространство на самом деле не так велико, как кажется, – сказал я, пытаясь сгладить первое впечатление. – Половина, или даже чуть меньше, настоящее, а все остальное – искусная имитация при помощи компьютера и визуальных эффектов для расширения видимого пространства. Психологи считают, что это идеальное место для духовного отдыха агентов после задания, но на самом деле здесь так скучно, что практически всегда никого нет.
Молодая и очень талантливая проигнорировала мою тираду, задумчиво глядя на деревья.
– По‑моему, я вижу скамейку, где мы сможем спокойно посидеть и побеседовать.
Присели.
– О чем будем беседовать? – спросил я, после того как Ди установила свою камеру на раздвижную треногу и мы уселись в поле зрения объектива.
– Я же сказала, что о вас.
– Спрашивайте.
– Хитрый ход, – сказала она. – Отвечая на мои вопросы, вы попытаетесь дать мне меньше информации, чем если бы вы рассказывали сами.
– Даже и не думал об этом, – соврал я, а потом сказал правду: – Я ведь даже и понятия не имею, что может интересовать вашу публику, а вы вряд ли склонны выслушивать историю всей моей жизни. Кстати, я даже саму вашу публику с трудом представляю.
– Будь по‑вашему. Значит, вы сержант?
– Так точно.
– Сколько вам лет?
– Двадцать девять.
