– И Джанет вновь взялась за утюг?
Мы рассмеялись. Костенурка подвинула ко мне конверт.
– Что в нем? Неужели фотографии Шамбалы?
На этот раз доисторическая леди не улыбнулась.
– Неважно. Вам понравится.
– Но сегодня у вас день рождения.
– А может, и у вас, а? Может, подарок напомнит вам...
– О чем?
– Об истории.
– Я – ремесленник. Мои интересы лежат в стороне.
– Не торопитесь, – сказала костенурка. – Что вы помните о своих интересах?
– В любом случае, история меня не интересует. Пусть этим занимаются Ойлэ и Паша.
– Полные пустышки, – вежливо заметила костенурка.
– Мои друзья, – вежливо напомнил я.
– Они не учитывают закон октав.
Она меня заинтересовала.
– А я учитываю?
– Конечно.
– С чего вы взяли?
– Не знаю. Мне так кажется, – рассеяно провела она пальцем по краю кофейной чашки. – Тот карлик... Ну, вы про него рассказывали... Который все болеет... Он доберется до Шамбалы?
– Вряд ли.
– Ему не удастся спрыгнуть с колеса?
– Скорее всего, нет. Он умрет. На соляной плите, брошенной на его могилу, красноармейцы высекут его слова: «Я же говорил вам, что я болею».
Конкордия Аристарховна покачала головой:
– Впечатляет. Но интересоваться надо историей, а не анекдотами.
– Разве вся история не сплошной анекдот?
– О нет! – Она положила на стол узкие руки. – О нет, Сергей Александрович. Текущая история – это коллективное восприятие тех или иных концепций. Слышали о таком? Как текущие события будут поданы в учебниках, в популярных книгах, даже в детективных романах или в ваших дурацких компьютерных играх, так историю и будут воспринимать. При любой власти существует кучка преданных, на все готовых специалистов. Они умеют работать. Они кропотливы, как вы. Ничего не помнят, ничего не понимают, но активно формируют учебники, то есть формируют коллективное восприятие. Франко и Сталин, Гитлер и Рузвельт, Путин и Буш, для них нет никакой разницы. Они могут любого деятеля подать как национального героя или международного негодяя. И все-таки, Сергей Александрович, история реальна. Как красиво ни подавай пресловутую альтернативу, истинная история вылезет наружу. По крайней мере, пока существуют такие неудобные люди, как я, – печально улыбнулась она. – Меня не спрятать. Я вылезу из любого мешка. Я ни на кого не похожа, потому что отчетливо помню очень разные детали прошлого. Пусть в сплетнях и в пересказах я выгляжу смешной, мое прошлое реально. Вы, конечно, слышали о моем прошлом?
Я уклонился от прямого ответа:
– Я больше интересуюсь играми.
– Подумать только! Прямо Шекспир.
На этот раз я улыбнулся несколько натянуто.
Я читал мысли Конкордии Аристарховны. Правда, она ничего и не прятала.
Собственно, утром она действительно ждала меня. Не знала, приду ли, но ждала. У нее была причина ждать – конверт, лежащий сейчас передо мной. Как правило, по утрам ходят в кафе бездельники. Она смотрела на меня без особой надежды. Наши подарки мало что означают, еще реже они помогают тем, кто их получает. Она не верила в будущее девушки, выигравшей квартиру в Москве, но какая разница? Она хотела понять, на что я способен. Нет, даже не понять. Что тут понимать? Свойства пустоты известны. Она хотела разбудить меня, ткнуть носом, как щенка, в собственную лужу. Другое дело, что я все еще не понимал, где и как я мог нагадить? А костенурка знала о моих прегрешениях, и досада боролась в ней с поистине дьявольским терпением.
– Что в этом пакете?
– А вы посмотрите. – И опять улыбнулась: – Я знаю, вам не нравятся намеки на ваше прошлое. Атара́ксия. Но тут ничего не сделаешь. В Нью-Йорке у меня есть приятельница – такая же старая черепаха, как я. Она, как вы, старается не покупать старые вещи. Ее раздражает уже то, что они появились на свет задолго до ее рождения.
Я не стал уточнять, о ком она говорит.
Сотрудники НКВД, модные дизайнеры, итальянские фашисты, эсэсовские полковники, комсомольцы с Западной Украины – центр мира все равно занимала Конкордия Аристарховна.
Расслаивающееся время.
Крутящееся, засасывающее пространство.
Она вдруг заговорила. Был у нее брат, был!
Ну, ладно, ее возлюбленным и мужьям – им всем воздано! Они получили то, что рано или поздно должны были получить. Никаких иллюзий. У нее нет претензий, как бы жестоко судьба ни обошлась с теми или с другими. Но брат... Нет, он этого не заслуживал... Когда стали брать ставленников «железного наркома», он сам не захотел ждать... Польская граница, румынская...
Но ведь он не дурак, он мог бежать на восток, правда?
Костенурка не спускала с меня мутноватых, когда-то зеленых глаз.
Я слушал. И никак не мог понять. Одни страстно хотят знать, где им искать профессора Одинца-Левкина, другие столь же страстно открывают мне свои семейные тайны. Кто я такой, чтобы отвечать или просто выслушивать?
Мы – азиаты, посмотрела на меня костенурка.
Воротничок ее блузки разошелся на одну пуговичку.
Попробуйте перезапуститься, засмеялась она, перехватив мой взгляд.
Тонкие морщинки густо иссекали мраморную шею – настоящая чудесная доисторическая леди. Попробуйте перезапуститься, непонятно повторила она. Вот увидите, все заработает. И пусть мой брат, понизила она голос, доберется до какого-нибудь сибирского поселка. Пусть он уйдет в сторону Алтая и Монголии, раз ему нет места на родине. Что вам стоит? В Монголии его не будут искать.
Я был знаком с берлинским палачом,
владевшим топором и гильотиной.
Он был высокий, добродушный, длинный,
любил детей, но выглядел сычом...
Это тоже из оранжевой книги, подаренной мне Последним атлантом. Не думаю, что брат Конкордии Аристарховны походил на палача, свободно владел топором и гильотиной. Нет, скорее он был умной, лощеной машиной, умеющей правильно потянуть собеседника за язык. Наверное, он многих раскрутил, если вырос до майора.
Я знал врача, он был архиерей,
я боксом занимался с езуитом.
Жил с моряком, не видевшим морей,
а с физиком едва не стал спиритом...
Может, брат Конкордии Аристарховны был не самым дурным сотрудником, но я-то тут при чем? Мне приходилось читать отчеты о расстреле «железного наркома». Расстреливали Ежова его же ставленники. С удовольствием, кажется, расстреливали.
Была в меня когда-то влюблена
красавица – лишь на обертке мыла
Живут такие девушки, – она
любовника в кровати задушила...
Да нет, конечно, никаких намеков. Братьев полагается любить. Я нисколько не злился. Накрапывающее низкое небо, вкусный кофе, вот девушке сделал подарок. А Конкордия Аристарховна поговорит, поговорит, еще раз убедится, что я пустышка, и отправится пить чай со всеми своими любимыми покойниками.
