Время кобольда - Павел Сергеевич Иевлев

— Поймали?

— Нет. Но все знали, что это я, и я получил изрядных пиздюлей.

— А почему знали?

— Потому что, а кто же ещё?

— Ты всегда был таким… Нонконформистом?

— Я был маленьким, глупым, злым и на всю башку ёбнутым. И не надо мне вот этих подходов. Я не хочу «поговорить об этом».

— Ты зря отказался от терапии.

— Я вырос в убеждении, что человек должен со всем справляться сам.

— А если он не может? Не хватает сил?

— Значит, он слабак. Слабаком быть плохо.

— То есть человек, который не может в одиночку поднять бетонный столб, слабак? Он не должен просить о помощи?

— Микульчик, это фигня. Если не можешь поднять столб — заработай денег и найми кран. Но бегать с криками: «Боже, я не могу поднять столб, это меня фрустрирует, помогите мне принять это!» — херовый вариант.

— У тебя странные представления о терапии.

— А у тебя странные представления обо мне.

— Ладно, не будем о тебе. А о чём будем?

— О продаже лечебницы. Это правда?

— Увы и ах. Или просто увы. Или просто ах. Я ещё не решил. Хочешь?

Доктор достал из холодильника бутылку красного вина. Я предпочитаю виски, но отказываться не стал. Иногда в жизни нужно разнообразие.

— И кто покупатель?

— Кто-то с очень большими деньгами. Но всё чисто и законно. Город может продать, они могут купить.

— А как же ты?

— А я остаюсь. Они не будут закрывать лечебницу, наоборот, хотят её расширить и дофинансировать. Лично я буду получать какую-то космическую сумму, боюсь даже о ней думать сейчас.

— А зачем им это? Почему Жижецк?

— Потому что Кобальт Системс семь лет назад оснастила нашу клинику эксклюзивным медицинским вирт-оборудованием. Их очень интересует мой уникальный опыт по выведению из комы жертв… Э…

— Отравления неизвестным нейротоксическим агентом, — напомнил я ему официальную версию.

— Именно, — отхлебнул из бокала Микульчик. — Отравления.

Я последовал его примеру. Вино неплохое.

— То есть, ты доволен?

— Спроси меня об этом через годик. На бумаге выглядит красиво.

— А зачем им «Макар»?

— Я не спрашивал. Но, думаю, из-за вашего оборудования. У вас три экспериментальных вирт-капсулы с расширенным функционалом. Таких нет вообще нигде.

— Так мы ушибков там лечим, они нам нужны.

— Ушибков у вас заберут. И, строго говоря, правильно. Вы не лечебное учреждение.

— Строго говоря, они и не больные.

— Вопрос подхода. Как наблюдающий психиатр, я могу признать их подлежащими обязательной госпитализации в любой момент. Все формальные поводы наличествуют.

— Им станет хуже. Может быть, необратимо.

— Поэтому я этого и не делаю.

— Больницу город может продать или акционировать. Но «Макар» нельзя продать без согласия попечительского совета. Ты же меня поддержишь?

— Нет.

— Нет? Почему?

— Во-первых, меня немедленно вышибут из клиники. Из уже их клиники. Мне на это очень толсто намекнули.

— А во-вторых?

— А во-вторых, твоя одержимость детдомом не идёт никому на пользу.

— Вот сейчас не понял.

— Твоя активность вышла далеко за рамки служебных обязанностей. Ты не просто директор детдома, ты одержимый. Ты готов драться за каждого несчастного подростка в городе. Насмерть драться, забыв про всё, включая собственных детей. У тебя репутация совершенно недоговороспособного человека, у которого от слезинки ребёнка планка падает и глаза заволакивает багровая тьма.

— Микульчик, не гони. Ты пьян и сильно преувеличиваешь.

— Я не сильно пьян и не сильно преувеличиваю. А тебе бы стоило задуматься, почему ты ведёшь себя так.

— Может, потому что это моя работа?

— Напомню, ты — не педагог и не психолог. Ты вообще по образованию журналист, то есть дилетант широкого профиля. Должность у тебя чисто административная. Как директор ты должен следить, чтобы стены вовремя штукатурили, продукты были свежими, постельное бельё — чистым, и бюджет сходился. То, что ты взял на себя всё, от успеваемости до психологической реабилитации воспитанников, — вообще-то полное безобразие. Ты просто некомпетентен. Это не говоря уже о том, что ты психически неустойчив и отказываешься от терапии. Тебе это сходит с рук только потому, что это Жижецк, где традиционно плюют на федеральные правила. Ну и потому, что городской бюджет рад не оплачивать тебе полный штат. Дети живы-здоровы? Приход с расходом сходится? Ну и ладно, крутись там как хочешь, лишь бы претензий к городской администрации не возникало.

— Микульчик, ты к чему клонишь-то?

— Антон, подумай, почему для тебя это больше, чем работа. Намного больше. Кого ты пытаешься спасти на самом деле?

— Иди ты нахуй, Микульчик, — сказал я и ушёл.

Ничуть не обидевшийся доктор помахал мне вслед пустым бокалом и полез в холодильник за следующей бутылкой.

— Нетта, к чёрту, меня ни для кого нет на два часа, — сказал я, вернувшись. — Если нас будут брать штурмом, лейте кипящее говно со стен и отпихивайте лестницы швабрами.

— Слушаюсь, мой генерал! — Нетта откозыряла, материализовав на своей прелестной головке белый с золотом кивер. — Будем держать оборону!

А я пошёл к сыну. Надо исполнять обещания. На два часа в день я принадлежу только ему.