По мере того как желудочек продолжал расслабляться, кровь должна была поступать с другой стороны — из правого предсердия. Трехстворчатый клапан начал подрагивать и трепетать.
Впереди стала расширяться щель, превращаясь в огромный длинный проход.
— Ну! — закричал Микаэлс. — Ну же! Давай!
Его слова были заглушены гулом сердцебиения и грохотом двигателя. Через отверстие «Протеус» рванулся прямо в желудочек. Через несколько секунд тому предстояло сократиться, и могучие турбулентные потоки могли настигнуть судно, смяв его как спичечную коробку, и все они погибнут — а через три четверти часа мертв будет и Бенес.
Грант затаил дыхание. В воздухе нарастал гул... и вдруг настала тишина.
Ничего не произошло!
— Дайте посмотреть! — закричал Дюваль.
Он вскарабкался по трапу, и его голова показалась в пузыре рулевой рубки, единственного места на судне, с которого открывался вид на корму.
— Сердце остановилось! — закричал он. — Поднимитесь и сами убедитесь.
Его сменила Кора, а потом Грант.
Лепестки полуоткрывшегося трехстворчатого клапана обмякли и обвисли. На внутренней их поверхности виднелись мощные волокна соединительной ткани; они контролировали движение лепестков: когда желудочек расслаблялся, а затем жестко сводили их воедино, когда желудочек сокращался, заставляя их надежно перекрывать отверстие.
— Конструкция просто потрясающа, — сказал Дюваль. — Просто необыкновенное зрелище, когда смотришь на закрывающийся клапан под таким углом; его работу обеспечивает живая плоть, объединяющая в себе такую точность движений и такую мощь, которых человек, несмотря на свои знания, так и не смог добиться.
— Если вы и дальше будете продолжать любоваться им, — сказал Микаэлс, — это будет вашим последним зрелищем в жизни. На полной скорости, Оуэнс, и держитесь левее. У нас есть всего тридцать секунд, чтобы выбраться из этой смертельной ловушки.
Если окружение и могло стать 'для них такой ловушкой, в чем не приходилось сомневаться, оно все равно отличалось величественной красотой. Упругость стенок обеспечивалась мощными пучками волокон, раздвоенные основания которых уходили в отдаленные стенки. Зрелище .напоминало гигантский лес, состоящий из узловатых оголенных деревьев, сплетавшихся в причудливые сочетания, паутина которых придавала мощь и силу самой главной мышце человеческого тела.
Эта мышца, именовавшаяся сердцем, представляла собой двойной насос, который вступая в действие с момента рождения человека в нерушимом ритме, с неиссякающей силой, при любых условиях продолжал работать вплоть до его кончины. Сердце любого прочего млекопитающего производило не менее миллиарда сокращений, после чего завершался срок жизни, отпущенный его обладателю; человек же после миллиарда сокращений сердца был лишь на середине своего жизненного пути, полный сил и здоровья. Срок жизни мужчин и женщин позволял сердцу произвести не менее трех миллиардов сокращений.
Голос Оуэнса нарушил молчание.
— Нам осталось двигаться не более девятнадцати секунд, доктор Микаэлс. И пока еще я не вижу следов клапана.
— Гоните дальше. Вы движетесь по направлению к нему. И ему лучше быть открытым.
— Вот он, — бросил Грант. — Не так ли? Вон то темное отверстие.
Микаэлс оторвал глаза от карты, чтобы проверить курс.
— Да, это он. И частично открыт. Нам хватит места, чтобы пройти. Систола только начиналась, когда отключили сердце. А теперь всем пристегнуться. Когда мы будем проскакивать через проем, сердце может заработать, и в таком случае...
— Если он наступит, — тихо поправил Оуэнс.
— Когда он наступит, — повторил Микаэлс, — пойдет мощный поток крови. И мы должны постараться как можно дальше оторваться от него.
С отчаянной решимостью Оуэнс бросил судно вперед к зияющему отверстию маленького проема в центре так до конца и не сомкнувшегося полукруглого клапана.
* * *
В операционной царило напряженное молчание. Команда хирургов, склонившаяся над телом Бенеса, была неподвижна, как и сам пациент. Холодное тело Бенеса и молчание в грудной клетке заставляли всех в зале ощутить дуновение смерти. Только легкие щелчки датчиков говорили об их неустанном бодрствовании.
Рейд сказал:
— Можно считать, что они в безопасности. Они проскочили трехстворчатый клапан и по дуге направляются к полулунному. Они сами прокладывают курс и двигаются на всех парах.
— Да, — сказал Картер, с мучительно сжимающимся сердцем наблюдая за бегом секундной стрелки хронометра. — Осталось двадцать четыре секунды.
— Они еще не прорвались.
— Пятнадцать секунд, — безжалостно напомнил Картер.
Техник-кардиолог у аппарата электрошока застыл в готовности.
— Идут прямо к полулунному клапану.
— Осталось шесть секунд. Пять. Четыре...
— Проходят! — При этих словах с неумолимостью смерти прозвучал сигнальный зуммер.
— Восстановить сердцебиение! — донеслось из динамика, и красная кнопка была вдавлена в панель. Стимулятор ритма пришел в действие, дав о себе знать периодическими всплесками светящейся линии на экране.
Осциллограф, регистрирующий частоту пульса, оставался немым. Стимулятор ускорил темп, словно его подгоняли напряженные взгляды многих глаз.
— Оно обязано заработать, — сказал Картер; все мышцы его были сведены напряжением, и, сам того не замечая, он стоял, подавшись вперед.
* * *
«Протеус» вошел в проем, который напоминал раскрывшиеся в улыбке огромные шевелящиеся губы. Он застопорился и чуть подался назад, когда двигатели взвыли в отчаянной попытке освободить судно из липких объятий — и рванулся вперед.
— Мы выскочили из желудочка, — сказал Микаэлс, вытирая лоб и глядя на свои мокрые ладони, — и теперь находимся в легочной артерии... Не сбрасывай скорость, Оуэнс. Сердце начнет сокращаться через три секунды.
Оуэнс оглянулся. Он единственный мог это сделать, потому что остальные были беспомощно распяты в креслах, глядя лишь перед собой.
Удалявшийся полулунный клапан по-прежнему оставался закрытым, и волокна соединительной ткани лишь чуть подрагивали в местах их креплений. Клапан казался все меньше, оставаясь в неподвижном положении.
— Сердце все еще не начало работать, — сказал Оуэнс. — Оно не... Стоп, стоп. Вот оно! — Оба лепестка клапана расслабились, струны соединительной ткани оттянулись назад, а их основания вспучились.
Щель проема расширилась, и оттуда хлынул гигантский поток крови, сопровождаемый оглушительным гулом и ревом.
