– Мальчик, – сказала Мила снова, и всем стало жутко. – Сын. Что же вы молчите, капитан? Мы ждем!
Она поймала взгляд капитана и все поняла, и не смогла удержать слез. Нарев встал, враждебно глядя на капитана. Но, опережая его, вскочил и физик.
Карачаров не выносил женского плача. Он готов был сделать все, что угодно, обещать что можно и чего нельзя, только бы рыдания наконец прекратились. И он крикнул яростно и убежденно:
– Перестаньте, Мила! Не унижайтесь! Они ничем не могут нам помочь, но я могу! Я сделаю все!
Он чувствовал себя в этот миг даже не трибуном – пророком, и ощутив, что взгляды скрестились на нем, продолжал еще громче и убежденнее:
– Я найду способ вернуться на Землю!
Он не мог бы сказать, откуда взялась в нем эта уверенность в своих силах и в разрешимости задачи, но сейчас верил в себя бесконечно.
Капитан внимательно взглянул на него.
– Хорошо, – сказал он. – Требуйте от нас всего, что в наших силах.
– Откройте, – сказал Карачаров, протянув руку в сторону прогулочной палубы.
Капитан подошел к стене, и матовая часть переборки исчезла. Взглядам собравшихся открылся прозрачный борт.
Ночь отблескивала, как вороненая сталь, и незнакомые звезды сияли на уровне их глаз и на уровне ног. Мир был неподвижен; с трудом верилось, что он – не твердое тело и что корабль не застыл в нем, как букашка в глыбе янтаря, но мчится со скоростью, непостижимой для рассудка. Пассажиры молчали, глядя в пустоту, которая всю жизнь была лишь фоном для звезд, и вдруг стала единственным, что осталось во Вселенной. Где-то неизмеримо далеко в этой пустоте была Земля.
– Мы вернемся, – сказал физик, и слова его прозвучали, как вызов пустоте и неподвижности.
– Капитан, – спросила Инна в наступившей тишине. – Можно ли считать, что ваш запрет больше не имеет силы?
– Нет, – сказал Устюг, отчетливо разделяя слова. – Я этого не говорил, и так считать нельзя. Мы еще не вернулись, и никто не обещает, что это совершится завтра. Запрет остается в силе.
Он подождал; все подавленно молчали. Капитан встал и пошел к выходу. Он уже отворил дверь, когда актриса негромко, но отчетливо проговорила:
– Интересно, относится ли это ко всем?
Капитан не обернулся, но испытал такое ощущение, словно в спину ему вогнали узкий, острый нож.
Зоя, не отрываясь, смотрела ему в лицо. Ей казалось, что она заранее знает все те выражения, какие возникнут на нем. Она даже догадывалась, что он поцелует ей руку, хотя никогда не видела, чтобы Устюг целовал руки. Сейчас он просто должен был сделать это.
А тут на его лице она увидела боль.
Устюг остановился на пороге, как бы наткнувшись на препятствие. В первый миг Зоя приписала это смущению и шагнула к нему.
Устюг перевел взгляд с нее, на накрытый столик с бутылкой вина, возвышавшейся, показалось ему, словно обелиск в память погибших надежд; торопливо отвел глаза в сторону, потом опять взглянул на Зою.
– Все не так… – невнятно проговорил он. – Зоя… все не так.
– Что с тобой? – спросила она шепотом. – Ты заболел? Тебе плохо?
– Плохо, – сказал он. – Хуже некуда. Я запретил… Они… Мы… Ах, черт!
Зоя не спросила его, что именно он запретил и почему. Она даже не разобрала его слов. Увидела лишь, что ему тяжело, и сделала то, что теперь казалось ей естественным: подошла к нему, положила руки на плечи, прошептала: «Не думай ни о чем», – и прижалась губами к его губам.
В следующий миг он, изнемогая оттолкнул ее. Еще секунду она смотрела на него, и взгляд ее леденел.
– Ты не поняла… – пробормотал он.
Но она не стала и слушать, с нее было достаточно. Ее оттолкнули – сейчас. Большего оскорбления нельзя было нанести – страшного, незаслуженного…
– Ну, вот, – сказала она, медленно опуская руки. – Все и выяснилось. Чудесно.
Он бормотал еще что-то; она не слушала.
– Словно я вешалась на шею… Хотя что я говорю: так я и вела себя. Но больше никогда… Ах, да что…
Он стоял красный, глядя в пол. Потом поднял голову:
– Ты поймешь потом… Но надо будет сделать инъекции.
– Там Вера, – холодно сказала Зоя. – Она сделает, – она произнесла это механически: была раздавлена, уничтожена, гневалась на себя и чувствовала, что не понимает, ничего не понимает.
– Я не о Карском. У нас есть анэмо. Надо сделать инъекции всем, начиная с меня.
Тут только до нее дошел смысл слов.
– Подавить эмоции? Зачем? Как можно придумать такое?
Он принялся объяснять снова. Но если надеялся заслужить этим прощение, то напрасно. Зоя лишь возмутилась:
– Кого вы испугались, капитан? И кто, по-вашему, мы, женщины?
Милая, хотелось сказать ему, в нормальной обстановке ты жила королевой среди людей, тебе не грозило ничто, и ничего ты не понимаешь…
– Это необходимо, – сухо сказал он. – С утра начинайте.
Она сверкнула глазами:
– Я хочу, наконец, уйти!
Она шагнула, и Устюг отступил, как если бы она отстранила его рукой, а не голосом. Он почувствовал слабый, сложный запах, всегда окружавший ее, протянул руку и попытался удержать Зою уже в дверях.
– Пустите! – сказала она гневно, и он убрал руку.
Он долго стоял в дверях, прислушивался к удаляющимся шагам, хорошо слышным в тишине палубы управления. Шаги были решительны и звонки, как удары сабли. Потом оглядел каюту, и она показалась ему враждебной.
Как о чем-то постороннем, Устюг подумал о том, что чувство Зои перейдет в свою противоположность таким же таинственным образом, какими люди и корабль превратились вдруг в антилюдей и антикорабль.
Впрочем, может быть, это было естественно, и антилюди должны были приходить к ненависти там, где нормальные люди ограничились бы любовью?
– Осторожно! Краем, краем… Стоп! Так не пойдет.
– Погодите, я подниму тот конец.
– В одиночку?
– Hу!
– Ладно, покажите, какие преимущества дает спорт! Все по местам! Готовы? Раз, два…
Они впятером вытащили из туристского салона громоздкое устройство, заменявшее бар. Нарев, не дожидаясь ничьих распоряжений, стал освобождать туристскую палубу, чтобы, когда понадобится, помещение оказалось готовым для физика. Когда гулкий хромированный сундук оказался на площадке лифта, Нарев разогнулся и подул на пальцы.
– Молодец! – сказал он.
Он глядел на Еремеева так, словно между ними не было ничего худого: ни драки, ни неприязни. И футболист ответил ему таким же взглядом.
– Золотая медаль! – провозгласил Нарев торжественно. – Вручение состоится позже: работа не ждет. Ну-ка, быстро, бодро, свежо!..
