– А!.. Что?.. – вскидывается тот.
Профессор пытается встать, но ноги больше его не держат. Тогда, приподнявшись на руках, упорно ползет вперед. Красиков, скорее по привычке, чем сознательно, следует его примеру. Проходит целая вечность, прежде чем достигают они вершины. Тяжело дыша, совершенно обессиленные падают в тени одинокого деревца. Серебристые листья его трепещут, тоненькие ветви гнутся.
– Ветер, – шепчет Боровик. – Поднимается ветер. Следы заносит. Это конец...
Он оглаживает блестящую, темно-оранжевую кору, затем, уцепившись за ствол, с трудом поднимается, заглядывает через край бархана. Ага, что это? Неужели галлюцинация!.. Нет, тысячу раз нет!
– Вася! Здесь такыр, колодец... Мы спасены!
– Что... что там? – бормочет Красиков.
Но профессор не отвечает. В молчаливом отчаянии он смотрит вниз. На бурой, растрескавшейся, истоптанной тысячами копыт поверхности – ни души. Такыр пуст.
ГЛАВА 16
Сюзен – дерево пустыни
Да, такыр был пуст, и даже бетонное кольцо в центре его уже не сулило спасения. Профессор хорошо знал, что на этом участке Каракумов колодцы роются не меньше, чем на полторы сотни метров. Достать с такой глубины воду без веревки нечего и думать.
Собрав остаток сил, Владимир Степанович спустился, вернее, сполз с бархана. Последняя надежда была только на лоток, длинный деревянный лоток, служивший для водопоя овец. В нем могла остаться вода. Конечно, если ее еще не выпило солнце!
Увы, лоток был сух. Только в самом конце его, в нижней части, сохранилось чуточку воды. Профессор рванулся было к ней, но вовремя опомнился. Опустившись на колени, он осторожно коснулся губами шершавого и влажного дна лотка. Затем, выждав минуту, сделал один-единственный маленький глоток.
Теперь надо было ее как-то сохранить от солнца. Сохранить во что бы то ни стало!.. Открыв перочинный нож, он затаил дыхание и, переждав нервную дрожь в пальцах, легонечко ковырнул глиняную обмазку в углу лотка. Тоненькая струйка воды ударила в подставленную фляжку.
Туго завинтив пробку, Боровик заспешил назад. Красиков бредил, разметавшись на песке. С трудом приподняв его голову, профессор поднес фляжку к губам.
– Еще! – взмолился сразу оживший Красиков, цепляясь за руку Боровика. – Владимир Степанович, еще глоток!
– Погоди, – возразил профессор. – Спустимся вниз. Можешь идти?
Они спустились к колодцу, и здесь Боровик снова протянул Василию фляжку.
– Только глоток, – предупредил он. – Один небольшой глоток.
– Но почему? – округлил глаза Василий. – Разве... разве это не тот колодец?
– Тот, Вася. Колодец тот, но... – профессор тяжело опустился на песок. – Посмотри сам.
Красиков подбежал к бетонному кольцу, нагнулся и вдруг резко выпрямился. Две сероватые птицы выпорхнули из колодца и, едва не задев лица, взмыли вверх.
– Голуби, – успокоил его Боровик. – Дикие голуби. Пролетая над песками, они обычно укрываются от жары в колодцах.
Но Красиков уже не слушал. В полном смятении смотрел он вниз, в черную пустоту. Всего минуту назад считал он себя спасенным и...
– Сколько же метров? – хрипло спросил он. – Надо смерить, сколько здесь метров, и потом...
– Смерить легко, – заметил Боровик и указал на прямую, как нить тропу, глубоко врезавшуюся в такыр. – Смотри, ее выбили верблюды, поколения верблюдов, вытягивавших из колодца наполненную водой бадью. Протяженность тропы точно соответствует длине веревки.
– Но здесь двести метров, никак не меньше!
– Метров сто пятьдесят, – поправил Владимир Степанович. – Впрочем, от этого нам не легче. Вода недоступна для нас.
– Надо что-то делать тогда! – заметался Красиков. – Что-то делать! Не можем же мы так, сложа руки...
– Вот именно, – спокойно перебил его Боровик. – Именно – сложа руки. Надо ждать, Вася, беречь силы и ждать. Ничего умнее не придумаем. Вероятно, нас уже ищут.
– Может, пастухи еще недалеко! – не сдавался Василий. – Может, они только что, ну только перед нами ушли отсюда...
– И ты думаешь их нагнать? – слабо улыбнулся Боровик. – Не будем тешить себя этим. К тому же ушли они давно. Вспомни про голубей.
Красиков сразу сник. Краткое возбуждение оставило его. Устроившись рядом с Боровиком в тени колодца, он привалился спиной к шершавому бетону. Владимир Степанович подал ему фляжку.
– Только не увлекайся. Нам надо растянуть воду хотя бы на пару дней.
Василий сделал осторожный глоток...
– Спасибо, Владимир Степанович. Вы знаете... Я никогда не думал, что вы такой... такой...
– Какой же? – слабо улыбнулся Боровик.
– Такой мужественный. Ну и вообще... Упорный.
– Ага, упорный? А без упорства, Вася, тут нельзя. Никак нельзя. Смотри! – профессор указал на одинокое стройное деревце, выглядывающее из-за гребня бархана. – Это песчаная акация – сюзен – единственное лиственное дерево пустыни. В Каракумах больше никто не позволяет себе такую роскошь. Да оно и понятно: листва способствует усиленной отдаче влаги. Ни эфедра, ни кандым, ни саксаул не имеют листьев, им легче переносить жару, но... Но зато трудно, ох и трудно тягаться с сюзеном. Ведь именно в листе происходит фотосинтез, именно лист, по образному выражению Тимирязева, «запасает впрок солнечные лучи»! Зеленые побеги, заменившие листву у саксаула, видимо, не могут обеспечить растению той жизненной силы, какую обретает оно с помощью листа. А жизненная сила сюзена поразительна. Он вырастает там, где не удержится ни одно другое крупное растение.
– Что же помогает ему выжить в песках? – спросил Красиков. Нельзя было не задать вопроса. Хотя бы из вежливости! Старик, конечно, старается отвлечь его от черных мыслей. Это благородно со стороны «патрона», право же, страшно благородно. – Как же достает он воду?
– Вода не главная для него проблема, – видимо не замечая васиного равнодушия, с увлечением продолжает объяснять профессор. – В глубине барханов всегда есть влага. Сюзен добирается до нее, да и не только он. Например, белый саксаул ничуть не хуже высасывает оттуда воду.
– Но чем же тогда сюзен так велик и славен?
– Упорством, дьявольским упорством! Погляди, как красуется он на вершине. Можно подумать – его любимое местечко. А ведь это совсем не так.
– Не так? – рассказ Боровика, незаметно для него самого, начал заинтересовывать Красикова.
– Сюзен хитер, он селится всегда на склоне, в затишке. Но стоит ему приподняться, стоит его корням добраться до глубинной влаги – самый свирепый ураган ему не страшен. Ствол занесло песком? Ну и что ж! От ствола, из-под самой макушки выбегают придаточные корни, надежно укрепляют дерево в нанесенном слое. Сюзен поднимается, растет, и вот уже он наверху холма... Изменилось направление ветров, бархан сдвинулся, корни нашего сюзена обнажились, а ему хоть бы что! От этих самых оголившихся корней новая поросль немедленно убегает вглубь, пронизывает песок. Дерево живет.
