– Псевдогаллюцинаций?
– Да. Расстройства перцепции, при которых человек отдаёт себе отчёт: то, что он видит или слышит, нереально, это только виде€ние. Обычно они подкреплены бредом преследования и воздействия. Больному кажется, что кто-то или что-то насылает на него видения, будто… управляет его восприятием. А «психические автоматизмы» – это психические процессы, которые происходят в голове у человека, но кажутся ему чужими, кем-то навязанными. Мысли, которыми он не может управлять, эмоции, которые он испытывает не потому, что это его эмоции, а потому, что кто-то навязал их ему…
– Действия, – перебил я доктора, – которые он совершает не потому, что он сам так хочет, а потому, что кто-то другой делает это его руками?..
– Верно. Совершенно верно. Человеку кажется, что его телом, его мыслями и побуждениями завладел кто-то другой. Повторю, это не очень распространённый синдром. Но семь из девяти найденных мною историй болезни содержали его. И все эти люди говорили о тростниковых волках. Все описания этих больных сводились к одному и тому же: пасмурным днём они бредут сквозь заболоченные заросли тростника, зная, что где-то рядом с ними бродят волки.
Всего, таким образом, у меня в наличии было одиннадцать случаев психически больных людей, не считая моего пациента, упоминавших тростниковых волков. А теперь самое важное. Как вы думаете, сколько из этих одиннадцати человек умерло во сне вскоре после рассказа о тростнике и волках?
Я молчал – вопрос был явно риторическим.
– Одиннадцать, – сказал доктор.
– Одиннадцать?
– Одиннадцать из одиннадцати. То есть получилось, что мой пациент – единственный, кто упоминал о тростниковых волках и остался при этом жив.
Клочко замолчал. Мы тоже молчали и смотрели на него.
– Что вы хотите сказать? – спросил я. – Что действительно существует кто-то, проникающий к людям в голову и заставляющий их что-то делать, а потом какие-то волки приходят к людям во сне и убивают их?
Доктор покачал головой:
– Я психиатр. Я имею дело с рациональными причинами и рациональными следствиями. Я лечу людей. В день, когда я начну утверждать что-то подобное, я должен будут сжечь свой диплом и покинуть больницу. Но я абсолютно уверен в том, что все эти события не могут быть случайными совпадениями.
– Но как же тогда можно всё это объяснить?
Клочко пожал плечами:
– Существует много разных способов. Можно предположить наличие взаимосвязи между различными архетипическими матрицами… то есть некими образами в нашем подсознании и, например, психическим отражением соматических явлений, скажем, ухудшения сердечно-сосудистой деятельности. Да много чего можно предположить! Но всё это будут голые гипотезы, безо всяких оснований. Это явление необходимо изучать, понимаете? Собирать статистику, разбирать каждый случай, заниматься исследованиями, проводить какие-то эксперименты, в конце концов! Без нормального детального изучения всё это – френология! В психиатрии и так полно своей мистики. Взять хоть тест Люшера.
– А что это за тест?
– С цветом что-то, – вставила Верба.
– Правильно, Люшер – это цветовой тест. Перед вами кладут несколько разноцветных карточек и предлагают расположить цвета в определённом порядке. А потом на основании этого делают выводы о вашей личности и душевном состоянии. Теоретической базы – никакой. Фундамента – никакого. Тест ни на чём не основан. Но он работает! Валидность методики – одна из самых высоких в её классе. Почему? Мы не знаем. Хотя тоже есть много разных гипотез.
Или вот. – Доктор достал из папки лист бумаги и положил его перед нами; на листе была распечатка карандашного наброска лица. – Посмотрите внимательно. Вам когда-нибудь снился этот человек?
Я присмотрелся.
– Нет, – сказала Верба и отрицательно покачала головой. – А что? Почему он должен был нам сниться?
– Около года назад, – сказал врач, – пациент одного известного психиатра нарисовал человека, который снится ему из ночи в ночь с определённой регулярностью. Психиатр оставил этот рисунок у себя на столе, когда пришёл другой пациент. Увидев этот рисунок, этот другой пациент сказал, что видел этого человека во сне. Совпадение было столь невероятным, что доктор далее опросил всех пациентов в своей клинике и по всей стране и обнаружил десятки людей, которые утверждают, что видели во сне это лицо. Сейчас он ищет людей, которым бы снился этот человек, через Интернет. Но не думаю, что он далеко продвинется.
– Почему? – спросил я.
– Видите ли, я через это проходил. Во время поисков тростниковых волков я очень много времени провёл за компьютером: сначала – в ФИДО, затем – в Интернете. И практически ничего не обнаружил. Меня удивил следующий факт: по мере того как я сам писал какие-то работы на эту тему, пытался вызвать интерес к обнаруженным мною закономерностям, в конце концов просто оставлял записи в контактных журналах и на форумах, я стал обнаруживать, что эти записи всё чаще и чаще просто исчезают. А если и остаются, то умудряются перемещаться в самый дальний и незаметный угол, их не находят поисковые системы, они… словно растворяются в потоке информации. Понимаете теперь, почему я был так взволнован, когда мне позвонили вы и сказали, что хотите поговорить по поводу тростниковых волков?..
Я кивнул и спросил:
– А вы не пробовали говорить об этом с вашим… пациентом?
– Пробовал, конечно. Но в большинстве случаев он просто игнорировал мои вопросы или предлагал мне не обращать на это внимание. Потому что это «не важно». Вот ещё одно слово, которое он освоил после фразы «нет слов». «Нет слов. Не важно. Не важно. Нет слов». Он стал отвечать так на большую часть вопросов. Когда я показал ему это, – доктор поднял листок с изображением мужского лица, – он сказал, что это… как же… «хулиган», вот. Что самое близкое слово в нашем языке – «хулиган». Но, добавил он, это «не важно».
Я кивнул. Доктор, кажется, выговорился. Теперь он уткнулся лицом в папку и листал страницы, словно вспоминая что-то.
– А что с ним случилось? – спросила Верба.
– С кем? – спросил врач.
– Ну с ним. С вашим пациентом.
– А что с ним должно было случиться?
– Не знаю… чем-то это всё закончилось?
– А чем это могло закончиться? Он до сих пор не выздоровел и находится на лечении.
– Где? Здесь?
– Да, у себя в палате.
Мы с Вербой переглянулись.
– А можно его увидеть? – спросил я.
Доктор посмотрел на меня, затем на Вербу.
– Ну… – Он засомневался, а потом пожал плечами: – Почему бы и нет? Какая разница? Можно, конечно, только в моём присутствии.
