Я поднялся.
— А. а…
Охи, вздохи? Ранили его что ли?
— Эй! Ты как там живой?
Спросил я негромко. Шевеление стихло. Любопытство не порок. Взявшись за макушки ограды я подтянулся и сделав ногами ножницами оказался по ту сторону забора. Собаки во дворе не было. Это я понял сразу ещё присаживаясь закурить. Редкий случай. Может хозяев дома нет? Темные окна. Темный силуэт на земле.
— Эй! — негромко спросил я у силуэта. — Ты как?
— Ногу сломал, — раздался сдавленный голос, — помоги подняться.
Назвался груздем полезай в кузов. Поймал протянутую руку и помог.
— Идти сможешь? — спросил я прислоняя незнакомца к забору.
— Спасибо. Попробую.
— А! — заорал он шагнув.
Точно сломал или сухожилие порвал, определил я по крику. Мнение о человеке можно составить и в полной темноте. Молодой парень одет был чисто, по крайней мере грязным бельем от него не пахло и спиртным тоже. Оружия при нем не было, это я тоже определил пока поднимал его бренное тело с земли. Во внутреннем кармане пиджака была книга и сдается мне, что это не библия. Не бегают за любителями библии с пистолетом по ночам.
— Вы не могли бы мне помочь? — страдальческим голосом обратился ко мне травмированный. — Тут неподалеку, на Кузьминском переулке второй дом по четной стороне, зайдите труда если вам не трудно и скажите, что я ногу повредил.
Я понятия не имел где это нынче Кузьминский переулок, но имел понятия совершенно другие. Поэтому подхватил раненого под мышки.
— Пойдем потихоньку.
— Да зачем же вы сами, там дядька Андрей у нас гостит и батюшка, пришли бы сюда.
— Глупости. Сами доберемся, — буркнул я, взваливая парня на плечо.
Молодой человек видимо никогда в такие передряги не попадал, и поэтому планы своего спасения имел весьма смутные.
* * *
Юноша каким легким бы не казался сначала, но тяжелел с каждым шагом. К тому времени когда мы добрались до Кузьминского переулка выглядели как в известной картине И.Репина 'Бурлаки на Волге'. Не знаю как Василий, но я точно походил на фигуру переднего плана с отвисшими до земли руками. Ну помните ту, которая в шапке с ушами? Сдается мне, что уши мои тоже отвисли как у той шапки. Василий изливал свою благодарность в мои свободные уши и через полчаса я уже знал практически всё о его семье. Василий не так давно окончил гимназию и теперь сам преподавал в младших классах. Устройству его на эту работу поспособствовал батюшка Василия — Иван Аверьянович работающий преподавателем энской гимназии. Матушка его представилась уже два года как, и на хозяйстве осталась домработница Груня и младшая сестра Варенька.
Наше явление в дом за полночь вызвало переполох. Собственно всполошилась только Варвара, Иван Аверьянович был человеком рассудительным и спокойным. Зажгли свет. Электричество в доме наличествовало, что меня несказанно обрадовало. Тусклая лампочка придавленная пыльным абажуром осветила гостиную. Дом работница Груня принесла чистой воды в тазике. Чтобы стянуть сапог с распухшей ноги Василия мне пришлось его взрезать. Прощупав ногу, не смотря на охи, вздохи и возражения, перелома я не обнаружил. Кость была целой а вот сухожилие вполне и могло вспухнуть. Ногу вымыли и туго перевязали. Когда сумятица улеглась, встал неизменный вопрос о моей персоне. Подлинным именем я решил больше не называться ни при каких обстоятельствах, поэтому на вопрос главы семейства о моей фамилии, ответил прямо:
— Браузер Никита Сергеевич, инженер.
— Вы случайно не еврей? — поинтересовалась Груня.
— Сочувствующий, — ответил я.
На что Иван Аверьянович хмыкнул а Варя хихикнула в кулачок.
— Значит немец, — сделала вывод домработница.
Меня подмывало спросить а кого она больше любит евреев или немцев? Но я сдержался.
— Время позднее Никита Сергеевич, и отпустить вас в такую темень мы просто не можем.
Переночуйте у нас, Груня вам постелет.
Я пожал плечами и мило улыбнулся, мол не возражаю. Иван Аверьянович выразительно посмотрел на Груню. Та кивнула и вышла. Хозяин же задумчиво покусывал ус. Надо сказать, что обильная растительность покрывала его лицо в виде бороды и усов в духе Александра Третьего. Только когда мы спровадили Василия спать, а я разлегся на отведенной мне кровати, то понял причину задумчивости. На этой кровати несомненно кто-то спал и скорее всего Груня. Гостевой комнаты, к стыду хозяина, у них не было.
* * *
Завтрак проходил в молчании. Деревянные сушки размачивали в горячем чае. Я чувствовал что моё присутствие тяготит хозяев и после чая собирался откланяться.
— Сушки Груня купила не свежие, — заметила Варенька и зарделась.
— Пустяки, — ответил я и добавил, — В Японии на новый год делают рисовые лепешки. Едят их с густым соусом из бобов, а часть лепешек оставляют на рождество.
— Японцы рождество празднуют? — Удивилась Варенька.
— Надо сказать Варвара, — кашлянул Иван Аверьянович, — Что и среди японцев есть христиане.
— Так вот, — продолжил я, — через семь дней эти лепешки разбивают специальным молотком.
Иначе с ними не совладать. Рис настолько клейкая и густая масса, что через неделю просто камень.
— А ножом? — спросил Василий протягиваясь за очередной сушкой.
— Ножом их колоть не принято, это все равно, что у нас на поминках вилки положить.
При слове поминки я прикусил язык. На лицо Ивана Аверьяновича словно туча нашла. Вдовец видимо очень остро переживал утрату и одиночество.
— А вы в какой специальности инженер? — полюбопытствовала Варенька.
— Варвара! Дай гостю спокойно чай попить!
— Ничего страшного Иван Аверьянович, я уже попил. Благодарствую. Пора и честь знать.
— Ну, что вы? Посидите ещё. Груня сейчас с рынка вернется.
— Нет, нет. Засиделся я у вас. Всего доброго.
Не знаю как долго бы мы расшаркивались, но тут в дверь постучали и Варвара метнулась открывать и тут же вернулась назад в смятении. В дверной проем выдвинулась туша в жандармском мундире. Громыхая сапогами за его спиной топтались ещё двое. Луноподобное лицо жандарма украшал кровоподтек под левым глазом.
— Мещанин Твердов Василий Иванович? — риторически спросил жандарм людоедским взглядом поедая Василия. — Здесь проживает?
— А в чем собственно дело? — развернулся к вошедшему Иван Аверьянович.
— Вы арестованы за агитацию против самодержавия и создание террористической группы с целю убийства губернатора Купидомова.
— Да что вы такое говорите! — возмутился Иван Аверьянович и вооружился пенсне вставив его в правый глаз. Солидности пенсне ему прибавило.
