Слава впервые доехал от вокзала до ДК за восемь минут. И цену назвал соответствующую. Его удивило то, что за деньгами полез Серый, тот самый парень, который и извинялся перед Грином. Слава был уверен, что в компании верховодит громкоголосая невоспитанная неформалка. Девушки уже выскочили из машины и направились к ДК. Они шли с двух сторон от Грина, словно вели его под конвоем, словно опасались, что он сбежит.
Слава и Серый остались в машине одни. Таксист воспользовался случаем.
– Если деньги у тебя, – сказал Слава, глядя, как парень отсчитывает бумажки – у того оказались только десятки, зато их был полный кошелек. – Что ж ты рот-то не заткнешь ей?
Серый вздохнул и подал деньги.
– Тебе что, своих проблем мало?
Слава стал не спеша пересчитывать бумажки.
– Да нет, – сказал таксист. – Когда она так на тебя на кухне орет – это одно, а когда вот так, при людях с грязью смешивает – это ведь совсем другое дело. Интересно просто, почему ты терпишь.
Парень дернул щекой.
– Люблю я ее, – сказал Сергей. – И как раз на кухне Катька на меня не орет. Просто я сегодня Вичку трахнул, идиот.
Слава поднял на него взгляд. Брови таксиста поднимались все выше, и когда они достигли, как показалось Сергею, самой границы лба, таксист громко расхохотался.
Сергей выскочил из машины и хлопнул дверцей так, словно хотел этим ударом развалить старенькую «Волгу» на винтики.
* * *
Орешек сразу нашел изостудию – перед ее дверью стоял глиняный Змей Горыныч. Возможно, из-за того, что у него осталось только две головы, дракон казался очень грустным. Орешек толкнул дверь, но, увидев Гарика на коленях, тут же потянул ее обратно. Катя удивленно посмотрела на барабанщика.
– Бабай там, но он терпеть не может, когда без стука, – пояснил Орешек и постучал в дверь.
– Гарик, Рикошет, вы там? – крикнул он.
Катя прислушалась. Из-за двери с вручную написанной табличкой «Изостудия» донеслись какие-то неясные звуки.
– Может, ты ошиблась? – сказала Катя Рите. – Откуда у Гарика ключ от детской студии? Может, на втором этаже? Или он так бар назвал?
– Нет, Гарик именно так и сказал, – возразила Рита. – Изостудия на первом этаже!
Дверь открылась. За ней стоял Гарик.
Первым, что он увидел, было мертвое лицо Грина.
– Нам на сцену пора, если мы первыми выходим, – сказал Орешек.
– Ну, пойдем, – сказал Гарик. – Надо ведь еще Ленку с Андреем найти.
– Слушай, – сказала Катя, кивая на дверь. – Рикошет там?
Гарик неохотно кивнул.
– Пусть с Грином поговорит, – покосившись на парня, сказала Катя. Тот никак не отреагировал на упоминание своего имени. – Витек умеет ведь по душам поговорить с человеком… А то Грин вообще невменяемый, а ему ведь еще выступать.
– Да ему тут самому очень плохо было, не до разговоров ему сейчас, – сказал Гарик.
Но тут Рикошет подал голос:
– Вы Грина привезли, что ли?
– Да, – крикнула Катя.
– Пусть заходит.
Катя чуть толкнула парня в плечо.
– Иди, – сказала она. – Посиди там.
Рома вошел в студию и машинально закрыл за собой дверь.
Катя перевела дух.
– А что было с Рикошетом? – спросила Рита.
– Пойдемте, – сказал Гарик. – По дороге все и расскажу.
Гарик солгал – рассказ его был с большими купюрами.
* * *
Катя последовала за остальными и задела ногой что-то у двери изостудии. Она испугалась, что вступила в какое-нибудь дерьмо, и отдернула ногу, чуть не потеряв равновесия. Наклонившись, Катя увидела дракона, одна из голов которого была отбита. Катя заколебалась. Ясно было, что кто-то из музыкантов подпер фигуркой дверь, чтобы она случайно не захлопнулась, да и забыл про это. Поделку, если по-хорошему, надо было вернуть на место. До возвращения своего хозяина, да что там, даже до утра фигурка в коридоре не дожила бы, ее растоптали бы в пыль. Катя заколебалась и посмотрела на дверь изостудии. Но в этот момент раздался голос Грина, и девушка поняла, что в изостудию она не пойдет.
Катя снова посмотрела на дракона и заметила симпатичные ушки на двух уцелевших головах. Она не знала о том, что создатель фигурки имел в виду совсем не уши, а некую корону, как у бронтозавров в американских мультиках. «А что, сувенир», – подумала девушка. – «На шеи браслеты можно вешать будет, цепочки… Кольца – те на ушки налезут».
Катя наклонилась и подняла фигурку. Ей не хотелось признаваться даже самой себе, что взяла она поделку вовсе не для того, чтобы вешать на нее украшения. То есть и для этого, конечно, тоже.
Но главное – в эти глиняные ушки так уютно можно нашептывать свои жалобы и обиды.
Катя посмотрела вперед и увидела музыкантов. Они были уже в самом конце коридора, ждали лифт. Гарик говорил с кем-то по мобильнику, наверное, с Леной. Или с Андреем.
Катя развернулась и пошла обратно.
В «газон».
Ей хотелось побыть одной.
* * *
Рома на автопилоте обошел рассыпанные по полу осколки и сел на парту. В изостудии стояли детские стульчики, садиться на которые барабанщику не хотелось. Во-первых, тогда коленки его оказались бы прижаты к ушам, как у кузнечика, а во-вторых, Грин опасался, что на такой вес эти стульчики просто не рассчитаны.
Рома сидел и смотрел в открытое окно. Рикошета, если и он находился в студии, Грин нигде не заметил, что с учетом параметров бас-гитариста наводило на мысль о том, что его здесь все-таки нет. В темноте горели фонари, деревья качались под ветром. Окна выходили на заднюю сторону здания, сюда не доносился шум концерта. Где-то жалобно мяукала кошка. Листвы еще не было, эта весна выдалась холодной даже для Северо-Запада. Вместо успокаивающего шепота листьев был слышен отчетливый зловещий скрип. Одна ветка задела за подоконник. Роме она показалась черной рукой, пытающейся пробраться в комнату, к нему, схватить за горло костлявыми пальцами… Парень увидел уродливые фигурки на стеллаже и вздрогнул. «Лечиться надо», подумал он мрачно и пришел в себя. – «Электричеством».
Рикошет поднял голову и обернулся. Рома снова вздрогнул. Грин уже успел забыть, зачем его оставили в этой комнате с разбитым зеркалом на стене.
– А, вот ты где, – сказал Рикошет. – Ну, чего молчишь?
Рома пожал плечами.
– Жду, пока ты мне сопли вытирать начнешь, – сказал он. – Рассказывать, какие все бабы суки и прочее. Что ты меня предупреждал… Меня ведь для этого к тебе привели. Да только Катька зря переживает, играть я смогу. Отойду вот только немного, и смогу. А остальное…
Рикошет снова лег на диван.
– На самом деле, тебе повезло, – сказал он, глядя в окно.
Кошка последний раз тоскливо мяукнула и замолчала, словно окончательно поняла – никто в этом жестоком мире не ответит на призыв пожалеть беспомощное маленькое существо.
