— Сьере граф…
Шепчет кто — то позади меня из охраны, и я вскидываю голову — передо мной герцог. Его лицо — туча-тучей.
— Нас требует командир рёсцев.
— Нас?
— Да. Меня, как командира, и тебя, как самого…
Урм не договаривает, но я понимаю, что он хочет сказать — как самого наглого. Это хорошо! Даже очень хорошо. Можно устроить небольшой спектакль для имперцев. Чем быстрее они поймут своё место, тем лучше для нас. Разворачиваю Вороного в сторону:
— Всегда готов, сьере герцог!
По лицу дель Саури проскальзывает мимолётная улыбка. Затем мы, в сопровождении десятка его личной охраны и моей, мчимся вдоль длинной колонны войск Рёко. Эти сволочи поставили нас в самый конец, и поэтому фиорийцы идут по уже изрядно подчищенной местности. На нас косятся, я ловлю хмурые, а порой ненавидящие взгляды. Ха, заело вас, ребятишки? Считали себя высшей расой, непревзойдёнными воинами, а тут пять тысяч варваров разнесли двадцать тысяч тушурцев в пух и прах! Да ещё при минимуме своих потерь. Вы ещё не знаете, что в следующий раз убитых и раненых у нас будет меньше, чем в первый раз. Я об этом позабочусь!..
…Командир рёсцев невысок, но плечи у него не уступают моим. Пара глубоких шрамов на лице, уже давно заживших, довершают портрет. Но общается он… В лучших традициях империи. То есть, цедит слова сквозь зубы, всячески показывая, что мы — никто, и звать нас никак. Просто досадная помеха для его войск, нахлебники и дармоеды, явившиеся объедать империю и путаться под ногами…
— Вы возьмёте Грыхт. Станете в осаду. А мы потом поможем.
Однако. Мы будем умирать под стенами, а вы потом заберёте всю добычу? Слишком уж вы умные, как я погляжу… Поднимаюсь с сундука, на котором сижу, подхожу к столу, где расстелена карта. Пару мгновений смотрю на неё. Потом тыкаю пальцем в некую точку:
— В двух днях пути от Грыхта есть ещё один город. Сырх.
Лицо главного резко скучнеет.
— Он не по зубам даже нам. Не то, что грязным варварам.
— В отличие от имперских солдат, наши воины моются каждый день. Так что это ещё вопрос, кто из нас грязнее. Твоих вонючих рёсцев можно учуять за десять мер пути.
— Что?! Да как ты смеешь оскорблять воинов империи?!!
Он хватается за саблю, висящую на боку, но я сгребаю его плоскую рожу в щепоть своей ручищей, а потом просто отталкиваю. Вояка с грохотом сносит стоящие позади него на специальной подставке знамёна. Вскакивает, а я спокойно стою, положив руку на меч.
— Тебя укоротить на одну голову, вонючка?
Любезным тоном осведомляюсь я. Ресец затыкается. Слава убийцы первого героя империи делает своё дело.
— Так вот, плоскомордый, мы, фиорийцы, идём брать Сырх. И, не дай, Высочайший, ты появишься в поле нашего зрения. Обещаю, что лично обрежу уши каждому солдату Рёко, который туда сунется. А тебе, так и быть, уступаю Грыхт.
— Да как ты…
Он осекается, наконец то до его заплывших жиром мозгов доходит, что я сказал. Фиорийцы идут брать город, который не по зубам армии империи. Там то они полягут гарантированно. А значит, распоряжение императора будет исполнено в лучшем виде!.. Герцог смотрит на меня со страхом и удивлением, а я разворачиваюсь к нему и спрашиваю, подмигнув:
— Вы согласны со мной, сьере?
Тот, сообразив, что я что то придумал, важно изрекает:
— Разумеется, сьере граф.
Отвешиваю ему лёгкий поклон:
— Благодарю вас, сьере герцог.
Разворачиваюсь к рёсцу, и мой тон резко меняется:
— В общем, вонючка, запомни мои слова — появитесь возле Сырха, пеняйте на себя. Ушей у вас не будет. Слово Атти дель Парда. И ещё — ты прикажешь своим лавочникам выдать нам всё, что положено. Провиант, фураж, ткани. Я прекрасно знаю, как ты наживаешься на нас, и сколько денег ты уже положил к себе в карман.
Он усмехается:
— Иди, получай.
— Ты даёшь разрешение?
— Разумеется.
И наглая улыбочка в ответ. Что же — ты попал, придурок… Усмехаюсь ему не менее нагло, чем он:
— Благодарю.
Выходим из шатра на воздух. Урм тянет носом, потом выдаёт:
— А ты знаешь… Действительно, пованивает… Но как мы возьмём город, который никто не мог взять?
— Возьмём. И людей сохраним. Клянусь Высочайшим. Совсем без потерь, разумеется, не обойдётся. Но город будет наш.
— А провиант?
Отвечаю ему вопросом на вопрос:
— У нас есть разрешение?
— Есть.
— Вот и хорошо. Сколько нам уже ничего не выдают? Почти три недели? Да на пять тысяч человек. Вот сейчас всё получим сразу. Плюс недоимки.
— Да кто нам даст?!
Похоже, герцог не понимает. Я оскаливаюсь:
— Дадут. А этот плоскомордый будет искать себе других интендантов…
— Упс…
Челюсть дел Саура отвисает. Он понял, что я задумал… Отсылаем одного из охранников к нашим с приказом прислать на склады как можно больше телег, благо, уже вечер, и люди становятся на ночной привал. Сами же потихоньку едем туда, где находятся обозы с провиантом. Находим главного провиантмастера. Тот совсем маленького роста, в шитом золотом халате. Зато жирный настолько, что, кажется, с его щёк сейчас закапает масло. Рёсец сидит за столом, уплетая жареную курицу, возле него суетятся подхалимы из подчинённых. Спрыгиваю с коня, подхожу к нему. Тот меня демонстративно игнорирует. Пока моя нога не сворачивает столик с едой ему на пузо. Толстяк вскакивает, как ужаленный, что — то пытается пищать, но я приказываю своим солдатам:
— Взять его.
Миг, и жирный вор лежит в пыли с завёрнутыми руками. Наступаю ему на голову одной ступнёй:
— Ты, тварь, сейчас выдашь провиант, фураж и всё, что полагается фиорицам, за всё время нашей службы.
Он отплёвывается от пыли, потом выдавливает:
— У меня на вас ничего нет. Только для воинов империи.
— Кто занимается нашим снабжением?
И чуть придавливаю ему голову. Он сопит, но нехотя выдаёт, снова плюясь:
— Я. Но у меня ничего нет.
— Раз ничего нет на нас, значит, для нас ты бесполезен и зря ешь свой хлеб. У нас, в Фиори, с дармоедами поступают просто.
Отдаю новый приказ:
— Кол мне.
Один из бойцов быстро выдирает из стоящей неподалёку повозки оглоблю, парой взмахов меча заостряет конец, и я беру острие в свою руку:
— Поставить эту тварь на четвереньки.
Приказ тут же исполняется.
— Двое — держать. Остальные — взяли кол.
Восемь солдат берутся сзади, я примериваюсь — пойдёт.
— Дави!
Рявкаю я во всю глотку. Воины дружным движением посылают кол вперёд. Хруст, треск ткани и плоти. Дикий вопль, тут же обрывающийся — дерево проткнуло лёгкое…
— Ставим.
Пара движений, и импровизированный вертел с насаженным на нём, ещё дёргающимся рёсцем, привязан к телеге. Я поворачиваюсь к остальным его подчинённым, сбившимся в кучу и ставшим из жёлтокожих бледными, словно смерть:
