Слуга, наконец, справился с конём и, ударив его шпорами, направил на заросший одуванчиком пятачок позади крупа баронского коня — туда, где оставался просвет, слабо защищённый мечами барона. Дракон принял в учёт клинок слуги, но самим слугой не заинтересовался. Он реял над бароном, безошибочно определяя места, где мечи, поворачиваясь, были не опасны, и напротив них тут же оказывалась его оскаленная пасть или кончик зазубренного чешуйчатого хвоста. Но и барон был не прост, его реакции позавидовал бы иной юноша: через долю секунды сверкающий диск в этом месте угрожающе вздувался навстречу дракону. Наконец драконий хвост влетел под коня и тяжело хлестнул его под дых. Конь дёрнулся, плавный полёт мечей дрогнул и сломался. И дракон тут же рванулся в образовавшуюся впереди брешь, на лету выставляя перед собой когтистые лапы. Барон издал утробный задавленный рык. Его суставы отчётливо хрустнули под огромным усилием мышц, но устояли, и мечи метнулись вперёд параллельными дугами, одна из которых пролегала через перепонку драконьего крыла.
Дракон тонко, на грани слышимости вскрикнул, ударил крыльями и свечой взмыл в небо. Барон, задыхаясь, провожал его взглядом, пока змеиное тело не полыхнуло в вышине закатным солнечным светом, пока не стало ясно, что дракон не намерен возвращаться. Тогда он вбросил мечи в ножны и повернулся к слуге.
— Молодец, прикрыл меня. Такое я забывать не привык. Страшно?
— Страшно. Не то страшно, что убьёт, — страшно, что сожрёт меня потом эта летучая тварь. Хотя они, говорят, предпочитают кормиться знатными девственницами…
Рыцарь тронул поводья, презрительно сморщил нос.
— Бред это, бабьи сказки. Не интересуются они девственницами. Они на рыцарей бросаются, на оруженосцев, это да. И убивают, как правило. Но тела оставляют нетронутыми. Если ты заметил, до тебя добраться он даже не пытался. Впрочем, слышал я пару раз, что дракон задрал простолюдина, но опять-таки подразумевалось, что не сожрал. Видимо, простолюдин на вкус не сильно отличается от высокородного.
Свод леса сомкнулся над всадниками, кони осторожно ступали по жёлтой с алым лесной подстилке. Фразы падали спокойно и неспешно, с долгими перерывами, словно и не было только что смертельной схватки с чудовищем. Барон помнил мерзкую одышку, настигшую его после боя, и берёг дыхание. Слуга же растягивал приятное и слегка ехидное удовлетворение: уже на второй день он запросто беседует с бароном. О да, это тебе не маркиз Оуэн. Правильно он поступил, что не покинул барона в бою. Да это, насколько он помнил, и не приходило ему в голову. Впрочем, высокородный всегда остаётся высокородным, подумал слуга и предусмотрительно добавил в тембр своего голоса чуть больше подобострастия.
— Что же они тогда едят?
— А кто их знает. Я не слышал, чтобы кто-нибудь застиг дракона за трапезой.
— А жаль. Самое время рубануть его, пока он отвлёкся.
Рыцарь рассмеялся, закашлялся.
— По меньшей мере, четверть рыцарей убили по дракону, а то и по два. Только никто, кроме них, убитых драконов не видел. Я подозреваю, что их вообще нельзя убить.
— А я слыхал как-то, что убитый дракон тут же исчезает. Ещё кто-то говорил — превращается в мёртвого человека или волка. Может, потому их и не видели мёртвыми?
— Может быть. — Барон остервенело поскрёб скулу: на фоне здешних комаров дракон выигрывал хотя бы тем, что был всё же исключительной редкостью. — Кто знает, чего можно ожидать от дракона. Хотя, скорее всего, эти рыцари просто врут. Тех, кто действительно пережил бой с драконом, не так уж много, ты можешь гордиться. Такие обычно не хвастаются этим. Например, сэр Бэкон. В том бою, кстати, погиб его оруженосец, юный маркиз Хаски. Что странно, на его теле была одна-единственная рана, нанесённая скорее клинком, чем когтем или зубом. Зато на теле сэра Бэкона следов когтей было предостаточно, поэтому его никто не заподозрил в убийстве. Он ничего не рассказывал: поначалу просто не мог, а потом, наверное, не хотел.
Слуга знал сэра Бэкона, причём знал очень давно. В те годы, когда барон носил на руках свою очаровательную жену, сэр Бэкон был высоченным румяным верзилой, яростным и неутомимым в схватке, обладавшим острым умом и поистине громовым раскатистым смехом. Он ездил только на конях баронской конюшни (другие просто не могли носить его), любил солёные шутки и солёный ветер родного побережья, никогда не упускал случая хорошенько набить мясом и вином брюхо и притиснуть в уголке зазевавшуюся служанку. Сэр Бэкон и теперь был завсегдатаем пиров у маркиза Оуэна. Теперь, однако, он представлял собой мрачную бессловесную тушу, наличие жизни в которой угадывалось лишь тогда, когда в ней открывалась пасть, чтобы принять в себя очередную порцию вина.
— Да уж, он-то не хвастается. Я не знал, что он когда-то схватился с драконом. Давно это было, наверное?
— Давно. Он с тех пор сильно изменился. А драконы, по-видимому, не изменились совсем. — Барон злорадно ухмыльнулся. — Ну, раз уж завелась поблизости такая тварь, скоро маркиз Баррет многих вассалов недосчитается.
— Почему, интересно, никому не приходит в голову разом навалиться на них? Я понимаю, дракону ничего не стоит удрать по воздуху, но найти их гнездо, передавить детёнышей, пока они ещё не могут летать, — почему нет? Десять, ну пусть двадцать лет — и Британия избавится от чудовищ навсегда. Пусть даже полвека, дело стоит того. Если их действительно нельзя убить мечом — бросить поодиночке в жернова, истолочь в ступах. Такого никто и ничто не может пережить. Хотя…
— Вот именно, «хотя». Ты никогда не слышал о драконьих детёнышах, о маленьких драконах, так? Вот и я тоже не слышал.
— Не рождаются, не умирают… — слуга скептически пожал плечами. — Что же, вечные они, что ли?
— Может, плодятся где-нибудь не в Британии. Геродот пишет, что у эфиопов и аримаспов они охраняют золотые залежи. Может, там и живут, а к нам залетают по случаю. А может, действительно вечные, кто знает.
— Я слыхал, они лететь долго не могут, слишком тяжелы. Тогда, выходит, они живут и плодятся здесь.
— Не исключено, что они вообще однополые: никто из видевших не мог отличить в них самку или самца. И у Геродота об этом нет ничего.
— Сюда бы этого Геродота, пусть бы разобрался и растолковал…
За неспешной беседой взошла луна, пошли на убыль комары. Невдалеке засветилась бледным ночным светом поляна. Слуга задумался и пропустил момент, когда конь барона, ехавшего впереди, вдруг встал. Он очнулся только тогда, когда рука барона мягко упёрлась ему в грудь. Слуга ухватился за рукоятку меча (не хватало снова танцевать перед драконом безоружным!), но та же рука, соскользнув, охватила его кисть и беззвучно вдвинула меч обратно. В ночной тишине слышался глухой топот чужой лошади. Всадники переглянулись во тьме: оба прочли в звуке копыт, что лошадь несёт всадника, что идёт на пределе сил, да ещё и хромает. Впереди еле заметно зашевелились тени, барон и слуга пришпорили коней и на рысях вылетели на поляну.
