Шаршу не только повторял передачу, но и круглые сутки держал включенным радиомаяк, усыпительно повторяющийся гудок, и Вирайя, натасканный пилотом, прокладывал курс.
Они увидели голубой поплавок у подножия склона и колею, взбирающуюся наверх. Увидели, как бежит толпа, как люди расступаются перед ползущим камуфлированным вездеходом...
Конец пути. Шустрый серокожий человек мечется, ловя брошенный конец и наматывая его на тумбу. Мужчины в набедренных повязках, подтягивают баржу и вдруг, как в дни расцвета Страны Избранных, валятся вперед, гулко стукаясь лбами о доски.
Шаршу, до сих пор неподвижно стоявший в тени навеса, делает несколько шагов к воде. Бронзовокожий, подтянутый, он сильно поседел. Он как-то недоуменно, несмело обнимает Вирайю своими обновленными, узловатыми руками пахаря и строителя. Борода старого друга пахнет солью, водорослями, оливковым маслом. Пальцы его жестки, словно терка.
Тощие люди с острыми позвонками встают и пятятся молчаливо и смиренно, тесно встают поодаль. Вирайя чувствует скрытое недоумение. Да нет, пожалуй, досаду. Словно кто-то обманул его ожидания, взлелеянные в долгой морской дороге. Ориана не преклоняет колено перед незнакомым Избранным, как это было бы еще год назад. Но все же подходит к Шаршу с потупленным лицом и почти не отвечает на крепкое, искреннее объятие. Робость? Или то же глухое беспокойство, сродни тому, что мешает радоваться и Вирайе,- только более острое, осознанное?
Пилот представляется строго по уставу, со всеми титулами. Шаршу бледнеет - это видно даже под грубым загаром,- но все-таки находит в себе достаточно юмора, чтобы вытянуть руки по швам и ответить с той же церемонностью.
Впрочем, никакие ритуалы не мешают "Вестнику Внутреннего Круга, пилоту-механику ступени Сокола" и "адепту-врачевателю среднего посвящения Внешнего Круга" обняться, похлопывая друг друга по плечам. В новом, страшном, пустынном мире нет ничего желаннее встречи с соотечественниками.
Врач с интересом поглядывает на ожоги пилота. О таком он не слышал и не читал в пору учебы. Лицо и шея обезображены плотными красно-фиолетовыми буграми, похожими на панцирь краба.
Вирайя с Шаршу собственноручно выносят из каюты Аштор - бывшую "фею Висячих Садов", "жемчужину Авалона". На пристани воцаряется тишина, как в храме. Где-то плачет ребенок, его успокаивают шлепком. Голова Аштор наглухо обмотана - она лишилась волос, даже брови выпали. Под кожей костлявого птичьего лица проступают кровавые пятна. Со свистом вырывается горячечное дыхание.
Такой была их встреча - на рубеже сезона дождей, перед посевом.
Пыльный пятнистый вездеход, трещина в ветровом стекле заклеена липкой лентой. Вездеход тащится еле-еле. Шаршу бережет аккумуляторы, ибо зарядить их будет негде; бережет каждую деталь машины, поскольку каждая деталь теперь незаменима, как часть собственного тела. Наезженная песчаная колея, огибая крутобокий холм, пролегла вдоль берега рукава. Затхлая вода прорезана венами синих струй. Острова - точно шапки из коричневых, зеленых, желтых перьев. Над путаницей прибрежных корней, на горячем смрадном мелководье дохлым китом колышется груда гнилого тростника.
Тростник связан в пучки, длинные и толстые, как деревья; среди стеблей проросли белые цветы, копошатся птицы.
- Это был корабль Кси-Су, - остановив вездеход, показывает Шаршу.Когда мы уходили вдоль реки, на нас напоролась машина из штаба сектора. Пришлось, конечно... - Он хлопает по кобуре.- У водителя нашли пакет с секретным предписанием командующего постам: сворачиваться, сидеть в подвалах... Дата катастрофы была указана точно. Нас уже к тому времени три раза бомбили, из всего рода уцелело человек двадцать. Я поручил резать тростник и строить корабль наподобии их плетеных лодок, только большой. Бомбежек больше не было. Погрузили всех вместе с быками, козами, со всем запасом и - на воду...- Он тронул машину с места. - Когда налетел вал, повыше этого холма, наша плетенка выдержала. Моталась долго, но мы не голодали: птицы слетались сотнями, суши почти не осталось...
Скоро вездеход резво покатился каменистой степью, и Шаршу вдруг спросил, есть ли на барже зубная паста или хотя бы порошок? А то мылом чистит, да и мыла уже осталось полтора бруска.
Дворец Шаршу. Да, самый настоящий дворец! Врачу повезло: потоп не пощадил никого в штабе сектора, беспомощно торчали лопасти затянутых илом "стрекоз", Теперь возле кирпичного двухэтажного дома фруктовый сад и квадратная утоптанная площадка, глиняная стена, капитальные ворота с медными шляпками гвоздей. На холмах вокруг вырыты норы - это жилища родов, собравшихся после потопа под руку доброго бога Энки. Отдельно, в раме прудов и колосящихся полей, низкий, крытый тростником дом. Там живут царь Кси-Су, его жена - верховная жрица Уму и их большеглазый отпрыск, некогда спасенный Шаршу от змеиного яда. У царя есть двор и войско.
В пору великой жары, когда набухает завязь на плодовых деревьях, Вирайя увидел, как по дороге от холмов четверо воинов гнали связанного, зло огрызавшегося человека. Тощая собака бежала следом, обнюхивая следы.
- Это вор, - сказал Шаршу. Сидя рядом с архитектором на балконе, он потягивал молоко из кружки. За отсутствием льда молоко охлаждали в колодце. - Он уводил и поедал царских коз, теперь ему отрубят голову.
Воины свернули на широкую полевую тропу. Встречные водоносы с кувшинами на шесте через плечо возбужденно залопотали, сторонясь. Один из них плюнул на связанного.
Затылку Вирайи вдруг стало холодно. Он обернулся. В дверном проеме стояла Ориана с вазой в руках - она ходила за водой для срезанных цветов.
...Ведомый бессознательной тревогой, Вирайя догнал Ориану ночью по дороге к заливу. Одетая в мешковатые брюки и непомерно широкую куртку со множеством карманов,- подарки Шаршу,- женщина быстро шла, повесив на плечо брезентовую сумку. Под неестественно крупными и чистыми звездами, будто рыдая, перекликались гиены. Морская свежесть охлаждала пустыню.
- Я хочу жить одна, - сказала Ориана, не вырываясь из рук Вирайи, но и не трогаясь в обратном направлении. - Много ли мне надо? Буду ловить рыбу. Заведу козу.
- Но почему, почему ты так решила?
- Я становлюсь плохой. Плохой! - упрямо повторяла она. - Мой отец был Избранный, его казнили за то, что он имел ребенка с коротконосой... моей матерью... и ее тоже... Наверное, это от отца. Мне начинает нравиться, когда мне кланяются, подают еду, стелют постель. Скоро мне захочется наказать кого-нибудь... а ведь я такая же, как эти люди.
- Не оставляй нас,- сказал ей Вирайя. И добавил неожиданно для себя:-Может быть, скоро мы уйдем. Вместе.
