- А как с ней? - спросил из полутьмы печальный высоколобый Энки.
- Я любил ее... и люблю... Но моя теперешняя дорога - не для нее. Может быть, тебе удастся ее полностью вылечить, вернуть былую красоту. Аштор будет доброй богиней...
Шаршу потупился, словно не в силах был смотреть в глаза друга. Архитектору почудилась мелькнувшая на лице Энки смущенная радость. Вирайя растроганно вздохнул. Не было ни огорчения, ни ревности. Как хорошо, что, невзирая на самые кошмарные испытания, живет сердце человеческое.
...Скрипит старушка баржа, отползает все дальше от причала. Уже не крикнешь, не попрощаешься с Шаршу. На новой рее - грязно-серая колбаса, перетянутая веревками. Это парус, сделанный из чехла транспортера на случай, если откажет ветеран-движок или окончится где-нибудь посреди океана скупо отмерянное топливо.
Он не нашел в себе мужества попрощаться с Аштор. Вечером посидел рядом с ее постелью, держа изможденную пятнистую руку и болтая о разных пустяках. Она не отвечала, не улыбалась, и тусклым был свет хризолитовых глаз. Смерть при жизни... Печать Сестры Смерти... Пройдет ли это когда-нибудь? Вирайя поцеловал ее в сухой лоб и вышел, сдерживая рыдания.
Позже он попросил Шаршу дать больной сильное снотворное. Чтобы проснулась, когда баржа будет уже далеко от берега.
Вирайя стоит за штурвалом, расставив ноги для упора - высокий, худой, как мачта, в изношенной черной орденской рубахе. Ветер ерошит каштановые волосы, косматит светлую мягкую бородку; близко сидящие светло-серые глаза на худом, крупно вылепленном лице прищурены от встречного ветра. Его лицо кажется решительным и вдохновенным.
Баржа приближается к устью реки. Уже видна за серыми водами дельты пронзительно-синяя полоса моря.
Рядом с Вирайей стоит Ориана, огненный факел на фоне шальной синевы. Густые ресницы по обыкновению кротко опущены, но быстрый взгляд лукав и загадочен, как грядущее.
Знай, что в древние века весь этот район земли, который ты видишь, был огромными горами, покрытыми зарослями, и люди в те времена жили как неразумные звери и животные, без религии и порядка, без селений и домов, не возделывая и не засевая землю, не одеваясь и не прикрывая свое тело, потому что они не умели обрабатывать ни хлопок, ни шерсть, чтобы делать одежду. Они жили парами, по трое, как им случалось соединиться вместе, в пещерах и расщелинах скал и в ямах в земле; словно животные, ели полевую траву, и корни деревьев, и дикие фрукты, которыми они пользовались, и человеческое мясо...
Наш отец Солнце, видя людей такими, как я тебе сказал, огорчился и проникся к ним сожалением и направил он с неба на землю одного сына и одну дочь из своих детей, чтобы они наставили их на путь познания нашего отца Солнца... и чтобы они дали им заветы и законы, с которыми они бы жили как здравомыслящие и благовоспитанные люди, чтобы они жили в населенных селениях и домах, умели бы обрабатывать землю, выращивать растения и злаки, растить скот и пользоваться им и плодами, как разумные люди, а не как звери...
...Началось заселение этого нашего имперского города, разделенного на две части... Это разделение города не означало, что жители одной его части имели бы преимущества над жителями другой половины в обязанностях и в привилегиях,- они все были равны, как братья, дети одного отца и одной матери...
...Вместе с обучением своих вассалов возделыванию земли, и строительству домов, и другим остальным вещам, необходимым для человеческой жизни, он (сын Солнца - А. Д.) обучил их благовоспитанности, содружеству и братству, которые они должны были проявлять в отношениях друг с другом, в соответствии с тем, чему учили их разум и закон природы, весьма успешно убеждая их, что для того, чтобы между ними царил бы вечный мир и согласие и не рождались бы гнев и страсти, следует для другого делать то, что ты желаешь для себя, ибо нельзя позволять себе для себя хотеть один закон, а для других - другой. В особенности он приказал проявлять всеобщее уважение в отношении к женщинам и дочерям, потому что касательно женщин у них царили самые варварские из всех пороки. Он... приказал иметь не более одной жены... и чтобы женились после двадцати лет и старше, чтобы они уже могли бы сами управлять своими домами и работать в своих поместьях...
Того, кто больше трудился для покорения индейцев, проявив себя более приветливым, мягким и благочестивым человеком, большим другом к общему добру,- их он сделал господами над всеми остальными, чтобы они обучали их как отцы сыновей...
Он приказал, чтобы плоды, которые собирали в каждом селении, хранились бы вместе, чтобы каждому дать то, в чем он нуждался, пока не появится возможность дать землю каждому индейцу...
...Никакая вещь не продавалась и не покупалась за серебро или золото и ими не расплачивались с воинами, не расходовали их, чтобы помочь решить какую-нибудь нужду, которая у них возникала - и поэтому они считали их ненужной вещью, которую нельзя было съесть или купить на нее еду. Они ценили их только за их красоту и блеск, используя для украшения...
В каждом селении, большом или маленьком, имелось два хранилища: в одном складывалось продовольствие для помощи местным жителям на случай бесплодных годов; в другом - находились урожаи Солнца и Инки. Другие хранилища находились вдоль королевских дорог, через каждые три лиги...
В должное время они стригли скот и каждому давали шерсть для пряжи и изготовления одежды для себя, детей и жены...
Индейцы на свой манер исполняли ту столь высокую заповедь не иметь собственности... В своем государстве инки также не забывали о путниках, ибо по их приказу построили на всех королевских и обычных дорогах гостиные дома, где путникам давали из королевских хранилищ, которые имелись во всех селениях, еду и все необходимое в дорогу, а если они заболевали, их лечили с великой заботой и уходом.
Они называли общим законом тот, который приказывал, чтобы индейцы приходили сообща (исключая стариков, детей и больных) строить и делать то, что касалось государства...
Они называли законом братства тот, который приказывал, чтобы все жители каждого селения помогали бы друг другу обрабатывать и засеивать земли, и собирать урожай, и строить их дома, и делать другие вещи подобного же рода, что не требовало никакой оплаты. Периодически они сменялись на той работе, чтобы чередовались работа и отдых...
Закон в пользу тех, кого называли бедняками, обязывал, чтобы слепых, немых и хромых, паралитиков, дряхлых стариков и старух, больных долгой болезнью и других немощных, которые не могли обрабатывать свои земли, одеваться и кормиться своими руками и трудом, чтобы всех их кормили бы из общественных хранилищ. Также имелся у них закон, который приказывал из тех же общественных хранилищ обеспечивать гостей, которых они принимали, чужестранцев...
