Не надо быть великим провидцем, чтобы понять, чем все это закончится. Теперь уж большинству уцелевших наверняка не до погромов. Наверное, они залегли по подвалам и чердакам, хрипят в предсмертной агонии на грязных матрасах, харкают кровью и мечтают поскорее умереть…
Через несколько недель скончается последний. Но люди еще очень нескоро захотят вернуться на это проклятое место. Джунгли постепенно перейдут в наступление, планомерно захватывая город, квартал за кварталом, район за районом, и так – до самой набережной. Асфальт прорастет травой, гигантские лианы оплетут полуразрушенные высотки Сити и величественный кафедральный собор, растрескаются и падут незыблемые бетонные конструкции, и лет через восемьдесят контуры умершего города можно будет различить разве что из космоса.
Наверное, каждому существующему месту на Земле отведен свой собственный ресурс: столько-то времени на развитие, строительство и удовольствия, столько-то времени на упадок и мучительную смерть. Так случится и с Оранжвиллем, где последние люди наверняка доживают последние дни.
И тут, словно в опровержение моих слов, снизу доносится раскатистая пулеметная очередь, на которую тут же накладывается душераздирающий стон. Отчетливое ругательство, истошный визг тормозов, звон разбиваемого стекла, затем – пронзительный детский крик…
Даже не успеваю испугаться, как с другой стороны дома оглушительно бахают ружейные выстрелы, и на них вновь накладывается пулеметная очередь. Уцелевшее оконное стекло в доме напротив водопадом вываливается на улицу, шальная пуля цокает в кирпичную кладку где-то совсем рядом со мной и рикошетит в бездонную темноту. Низкий рокот автомобильного двигателя, несколько одиночных выстрелов, скрип тормозов где-то вдали…
Я все-таки ошибаюсь, воля к жизни умирающих куда сильнее, чем повальное помешательство. Искалеченный, полуразрушенный город будет агонизировать еще очень долго, но уцелевшие озабочены лишь одним – как прожить лишний день. В цене теперь только то, что действительно может хоть на час, на минуту продлить жизнь: пресная вода, лекарство, патроны, продовольствие и крыша над головой, и потерявшие человеческий облик людишки пойдут на все, чтобы это заполучить…
…Я работаю до утра. Микроскоп, компьютер, формулы, реактивы, пробирки, газовая горелка, диаграммы, центрифуга, лабораторный бокс… Вновь микроскоп и вновь реактивы. У меня постоянно пересыхает во рту. Язык превращается в комок наждачной бумаги, губы трескаются, под веками – словно мелкий песочек. Больше всего я боюсь заснуть прямо за рабочим столом и разбить лицом микроскоп. Без микроскопа я как без рук, а отыскать в Оранжвилле еще один практически невозможно.
Мартышка Лаки поглядывает из вольера печальными блестящими глазами, и в ее взгляде, как мне кажется, прочитывается сочувствие.
Эта мартышка мне теперь куда симпатичнее некоторых людей…
Поздний ужин, обеденный стол – единственное место, где все мы собираемся вместе в одно и то же время. Место важных бесед, горячих споров и задушевных разговоров.
Сегодня мне надлежит сделать почти официальное заявление. Несмотря на важность момента, ощущаю абсолютный упадок сил, на всякий случай даже придерживаюсь за столешницу, чтобы не упасть. Друзья смотрят на меня сочувственно: представляю, как я выгляжу со стороны. Но тем не менее у меня есть чем их обрадовать…
Облизываю пересохшие от волнения губы и начинаю:
– Дорогие друзья… Имею удовольствие сообщить, что у меня для вас целых две новости…
– Хорошая и плохая, как обычно? – не выдерживает Джамбо.
– Нет. Хорошая и очень хорошая! – с вымученной улыбкой отвечаю я. – С какой начинать?
– Давайте с просто хорошей, мистер Артем! – Кажется, Курума уже догадывается, что я собираюсь сказать.
– Вчера вечером я взял у всех нас кровь на анализ подтипа «Е» эболавируса… Анализ отрицательный у всех нас. Подчеркиваю: у всех!..
Да-да, нам вновь просто сказочно, фантастически повезло: ни жизнь под одной крышей с инфицированным канадцем Эндрю, ни даже контакт с его зараженной кровью не повлек фатальных последствий, которых мы все так боялись… Я дважды сделал один и тот же анализ – и понял, что не ошибся!..
– И это просто хорошая новость? – недоверчиво отзывается Элизабет. – Что вообще может быть лучше?
Откашливаюсь, пытаюсь осанисто расправить плечи – в результате с рубашки отскакивает пуговица. Почему-то ловлю себя на мысли, что в этот момент я, наверное, напоминаю нерадивого выпускника института, всю жизнь прогуливавшего занятия и внезапно для всех сдавшего госэкзамены на «отлично».
– Сравнительно недавно я ввел обезьянке Лаки культуру вируса Эбола, – произношу я с подчеркнутой артикуляцией. – Провел тщательные клинические наблюдения. Лаки была на все сто процентов инфицирована, со всеми сопутствующими симптомами. Сегодня утром взял ее кровь на анализ…
– Ты хотел ее убить? – не выдерживает Элизабет, однако я делаю вид, что не расслышал реплики, и продолжаю:
– Так вот. Результат пробы крови на Эболу – отрицательный, как и у всех нас! Лаки абсолютно здорова!..
Джамбо сидит у стены, скрестив руки. Лицо его, как и обычно, непроницаемо, хотя по глазам заметно, что он очень рад тому, что все обошлось. Правда, не совсем понимаю, осознал ли он, что новость про мартышку куда важней?!
Элизабет смотрит на меня исподлобья. Губы плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице. Во всем ее облике читается непонимание услышанного. Оно и неудивительно: ведь все, что касается опытов, вакцин, микроскопов и лабораторий для нее, человека очень практичного, – другая планета. Элизабет вообще из категории людей, живущих сегодняшним днем…
И лишь Миленка, примостившаяся на подлокотнике старого кресла, принесенного на кухню из жилого блока, сразу же все понимает, тут же соскальзывает с подлокотника в кресло, мотает от восторга ногами и заливается безудержным смехом.
– Неужели это правда? – спрашивает она сквозь приступ безотчетного смеха. – Нет, скажи, что ты не шутишь! Ты действительно изобрел вакцину от Эболы?
Я усаживаюсь за стол, механически перекладываю приборы. Все-таки с нервами у меня в последнее время не все в порядке…
– Миленка, – произношу нарочито сдержанно. – Я не говорю, что изобрел противоядие, я лишь делюсь с вами результатом последнего клинического испытания на нашей дорогой мартышке. Пока похоже на то, что я на верном пути. Но как поведет себя эта вакцина в человеческом организме – сказать не могу.
– Честно говоря, даже немного жалею, что я не заражен Эболой, – со свойственным ему черным юмором произносит Джамбо, – а то было бы на ком испытать!
