Мы так и назвали новое месторождение — «Синяя птица». Под этим обозначением читатель, если захочет, теперь может найти его на картах.
Флаг на мачте повис, точно изнемогая от зноя. Был полный штиль.
Галька так накалилась, что те, кто не догадался захватить мохнатую простыню, устраивались на низких деревянных лежаках, своей решетчатой поверхностью напоминающих детские санки. Некоторые отдыхающие забрались под навес, и там, в густой тени, такой плотной и синей, что она издали казалась осязаемой, принимали воздушные ванны.
С Петром Ивановичем Смородиновым, ленинградским профессором физики, моим соседом по комнате в санатории, мы расположились у самой воды. Здесь галька сменялась узкой полоской мягкого, намытого морем песка, и было чудесно лежать и болтать о том, о сем, лениво шевеля ногой в теплой соленой воде.
Подальше, за пляжем, на морском берегу виднелось несколько человек. Они склонились над серыми рулонами, похожими на огромные скатанные ковры. Это рыбаки готовили к наступавшему сезону свои «рогожи».
Когда один из рыбаков проходил мимо низкой ограды, окружавшей пляж, я окликнул его:
— Ну, как, собираетесь на ловлю?
Мне давно хотелось принять участие в этой удивительной ловле хотя бы в качестве зрителя.
Из всех способов добычи рыбы лов кефали с помощью рогожи, вероятно, самый удивительный. «Рогожу» — мат из тростника — расстилают, как плавучий ковер, на воде. Плывущая кефаль принимает тень от рогожи за подводное препятствие: стремясь перепрыгнуть через него, она выскакивает из воды и оказывается на тростниковом плоту. Рыбакам остается только подбирать эту чересчур впечатлительную рыбку.
— Какая нынче ловля, — сказал рыбак. Это был высокий и худощавый человек, чуть сутулый, со спокойным взглядом карих глаз. — Надо ждать непогоды…
Я невольно посмотрел в сторону моря, но не увидел ничего, кроме безбрежной водной глади и безоблачного голубого неба.
— Не видите? — усмехнулся рыбак.
Я вглядывался в горизонт, ожидая увидеть легкое облачко, о котором читал столько раз в книгах и по которому опытные капитаны, герои морских романов и рассказов, всегда так уверенно и заблаговременно предсказывали шторм. Облачко обычно быстро вырастало в тучу, а туча закрывает все небо и так далее. Но на ясном небе ничего не было.
— Не вижу, — признался я.
— Не сюда смотрите, — сказал рыбак. — В воду нужно глядеть.
— В воду?
— В воду.
Но вода была такой, какой она всегда бывает на Черном море, то есть не поддающейся описанию в своих оттенках, уловимых только глазом художника.
— Медуз-то нет! — воскликнул рыбак. — Неужели не замечаете?
Действительно, сколько ни вглядывался я в прозрачную зеленоватую воду, не мог обнаружить ни одного из этих существ, так удивительно похожих на старинные ламповые абажуры. Эти странные животные, только что во множестве плававшие в теплой воде у берега, раскрыв свои зонтики, куда-то вдруг исчезли.
— Вглубь ушли, — пояснил рыбак. — Чтобы их во время бури волнами не выбросило на берег. Уж они-то знают, что непогода будет.
— Откуда же они знают? — ворчливо произнес Смородинов, молчавший во время всего разговора.
— А это уж люди науки должны доискаться, — ответил наш собеседник. — Это ваше дело. А только наша рыбацкая примета верная. Еще деды наши ее знали, хотя, конечно, люди были темные и неграмотные, не то, что теперь.
Рыбак кивнул нам и пошел дальше.
— Гм… — фыркнул Петр Иванович, с кряхтением поднимаясь на ноги.
Небольшого роста, щуплый на вид, в трусиках, с золотыми очками на вздернутом носу, с седой, торчащей клинышком бородкой, он был похож на доброго гнома из детской сказки.
По всему виду Петра Ивановича я чувствовал, что он чем-то очень недоволен.
— Деды… Приметы… — проворчал он.
Профессор Смородинов подошел к берегу и презрительно, как мне показалось, посмотрел в воду. Я присоединился к нему. В воде не было ни одной медузы! Точно по какой-то команде, они ушли в глубь моря, как и уверял нас только что рыбак.
— Те-е-екс… — протянул Смородинов — Изволили убыть!
— Ну, вот что, — добавил он вдруг, — позагорали, и хватит. Долго лежать вредно. Пойдем на метеостанцию.
За короткое знакомство с Петром Ивановичем я успел уже привыкнуть к резким переменам его настроения. А неожиданные предложения, которые он часто вносил, нарушая установленный распорядок санаторной жизни, мне даже нравились.
Одевшись пижамы, мы зашагали к метеостанции, которая находилась на пути к санаторию. Это была крохотная станция, обслуживающая колхозы прилегающей к морю долины. Размещалась она в маленьком домике с выбеленными стенами — таком же, как и все дома в этой местности.
* * *
— Ну, — сказал Петр Иванович, критически оглядев скромное оборудование станции, находившееся, впрочем, в образцовом состоянии. — Что слышно? Как ваш буреметр? Падает?
Светловолосый молодой человек в шелковой рубашке-безрукавке и легких брюках подошел к барометру-анероиду, постучал ногтем по стеклу и сообщил:
— На одной точке. С самого утра.
— А известно ли вам, — спросил Петр Иванович, в упор рассматривая молодого метеоролога, — что приближается шторм?
— Шторм? — забеспокоился метеоролог. — Штормового предупреждения мы не получали.
— Предупреждения? — удивился в свою очередь Петр Иванович. — А я-то думал, что это вы предупреждаете других.
— И мы предупреждаем, и нас предупреждают, — ответил молодой человек. — Кто успеет первый.
— Гм… Кто же вас предупреждает?
— Областное управление. У них ведь район наблюдений больше, чем у нас. А случается, что область получает сигналы и от других областей.
С лица молодого человека не сходило выражение озабоченности, но отвечал он твердо.
— Гм-да-а… — покрутил головой Смородинов. — Вот какие дела.
Он подошел к стене и постучал по стеклу анероида. Стрелка не сдвинулась ни на волос, точно прилипла.
— А вот медузы уверяют, что будет буря!
— Медузы? — удивился метеоролог.
— Да, медузы. Они ушли вглубь моря. Что это значит, по-вашему?
— Я — человек сухопутный, — сконфузился юноша. — Откровенно говоря, совсем недавно на море.
— Так вот есть такая примета. Рыбацкая… Когда медузы уходят от берега, жди непогоды.
— Кто это вам сказал?
Мы описали внешний вид рыбака.
— Терехов, — сказал наш собеседник уверенно. — Бригадир рыбацкого колхоза «Черноморец». Николай Терехов. Лучшая стахановская бригада на всем берегу. Этот не станет зря говорить.
