Ласкавшее ее солнце превращало листву в изумруды, золотило рыжую шерстку пасущихся коров, рождало бриллиант в каждой капле росы. Луг исторгал благоухание из зелени и земли. Покой распростерся под небом, заставляя ее вдвойне ощущать свои шаги; движение собственной плоти, живой, пульсирующей, но единой со всей живой планетой.
А старый знакомец, дорогой Илья Данивич Ли был... все еще есть и всегда будет. Жизненная сила забирала его изношенное тело, но его личность уже влилась в общий поток; так что он навсегда останется частью реальности, даже когда все, кто любит его, сами сольются с Единством. Достаточно такого знания человеку, хватит и меньшего, чтобы умереть с миром.
Понимание этого не сразу пришло к Ганне Уанговне: не в словах чувством более непосредственным, подобным дыханию. И тогда она вновь одержала победу над очередной потерей - в этой ей помогал опыт. И горе растаяло, исчезло вслед за утренней росой и прохладой, мир лег на душу... и неизгладимое счастье. Повернув к городу, она заторопилась навстречу жизни. По иронии судьбы в этот самый день и пришли чужие солдаты...
События не отпускали ее до самого вечера. Оставшись дома, в одиночестве, она не сразу сумела избавиться от свежих впечатлений.
Напротив, забыв о том, что пора готовить ужин, она принялась рыться в книгах и памяти, надеясь отыскать в них покой и согласием Сумерки незаметно перешли в ночь. Не зажигая огня, она недвижным изваянием застыла во мраке, в котором сгустками тьмы проступала ее скудная мебель. Свет, еще сочившийся с неба, струился в растворенные окна вместе с ветерком. Взгляд ее был прикован к призрачному букету цветов под свитком с аккуратной каллиграфической надписью, это была ее любимая мандала.
Она приняла новость со всем вниманием и незамедлительно приступила к исследованиям, ради которых приехал гость, принесший дурные вести. В глубине души голос кричал, что все напрасно. Но что же тогда может помочь? Вновь овладеть своими мыслями она сумеет, лишь преодолев ужас.
Жизнь человека, какой бы долгой она ни была, должна завершиться - это дело естественное, в отличие от события, о котором она только что узнала...
"Гея, Гея, мати наша... о чем можем мы молиться, зная, какую муку мы приносим тебе... Время - и энтропия, и иллюзия сразу. Прошлое, каким мы понимаем его, одновременно реально и нереально, как и то, что мы называем настоящим или грядущим. Придется обратиться к старинным анналам, одних воспоминаний сегодняшнего дня мало. Тогда я, быть может, вновь смогу одолеть чувство, которое губит во мне отвагу, и поверить в то, что и мои мысли, и сама я хоть в чем-то уникальны".
Дулу располагался едва ли не в сорока километрах к северу от ближайшей к нему насыпи камней, помечавших границу. И потому, Юанезские войска нередко занимали этот Краснаянский городок. Раздоры между двумя соседями бывали нередки, Ссорились они едва ли не чаще, чем Юань, Чакри, Большарека и Улан с норрменами и свободными мериканами.
Но эти чужеземцы жили далеко отсюда. Мериканов давно приручили и одомашнили (если не считать горцев на далеком Востоке вместе с их соседями, обитавшими уже у побережья Океана Восхода; жалкие народы, чьи земли когда-то сочли не стоящими захвата), могло бы показаться, что у солдатаев не было причин для соперничества между собой. В самом деле, трудно было понять, что разделило их на пять государств: ведь по облику и языку, с точки зрения аборигенов, все они были монгами.
Ганна знала, что все не столь просто. Но должность заставляла ее знать обо всем, помогать людям сливаться в едином сообществе Геи. Сообщество солдатаев порождено было войной, основой его был воин и его полк; так было заведено с самого начала - по необходимости - ведь предкам пришлось пробиваться с боем сперва из пустынных глубин Азии, а потом через весь новый континент. Однако покорившаяся монгам страна не могла остаться единой. Чакрианин, обитатель холодных лесов и студеных северных тундр, не был да и не мог быть похож на улана - наездника, привыкшего к прериям и полынным пустыням юга. На равнинах, разделявших оба края, обитали большареканцы и краснаянцы, обнаруживавшие вполне отчетливый россиянский элемент в своих культурах и крови. Однако юанезцы были ближе по крови к халканцам, маньчу, кореанам и синезам <Монголы, маньчжурцы, корейцы, китайцы.>, шедшим некогда в передовом отряде эмигрантов.
И все же междоусобные столкновения обычно бывали менее жестоки, чем борьба с туземцами. Ложи Северо-западного Союза, города-государства и племена мериканов, обитавшие на юге Доны Мейки <Совр. Рио-Гранде, река, по которой проходит граница штата Техас и Мексики.>, что жили за Рио-Гран <Мексика.>, были для пришельцев абсолютно чуждыми. Если солдатаи захватывали у них земли или же, наоборот, принадлежавшие солдатаям земли захватывали соседи, побежденных ждала не просто оккупация; скорейшее преобразование нравов и обычаев, самого образа жизни, и тогда внуки становились не похожими на дедов.
Но, невзирая на все различия, все солдатаи восходили к общему корню.
Разногласия между ними ограничивались территориальными, династическими, торговыми интересами... да еще честью: новым господам незачем было грабить, если достояние захваченного края переходило в руки местных жителей. Обычно грабили разбитые армии - отступая. Но даже тогда в обществе, издревле покорном закону и воинской дисциплине, женщина-солдатайка могла чувствовать себя в безопасности. Насиловать позволялось лишь женщин-слугаев из числа побежденных. Так что если провинция переходила из рук в руки, жизнь ее обитателей почти не менялась. Есть ли разница, с точки зрения простого солдатая-пастуха, в том, кому платит налог и служит его полк - юанезскому Тянь-Дзяну или Верховному Господину Красной; что ему до того, отчитывается ли его полковник перед имперским судом в Чай Ка-Гоу <Совр. Чикаго.> или перед лагерным Советом? Многие из оседлых слугаев и мерикан - не только фермеров, но и горожан-рабочих - должно быть, и не замечали никаких перемен.
Итак, улицы Дулу прекрасно помнили стук копыт вражеской конницы, звуки труб ее, помнили, как раскачивались и блистали наконечники копий врагов; однако за все времена они лишь однажды видели кровопролитие и два раза осаду, а за последние два столетия город посещали только торговцы. Мир сумраком сгущался над великой равниной, и поколение назад мгла его достигла гор Запада; там матери уже не говорили непослушным детям: "если будешь плохо вести себя, придет норрмен и заберет". Ганна Уанговна не знала войны, только читала о ней в трудах историков, воспоминаниях и отрывочных новостях из далеких краев. Вот и в молодости она сама ездила в Юань, в полковую школу, чтобы завершить изучение физики в Дедовском университете Чай Ка-Гоу; в тех же краях, в Доме Откровения она узнала о Гее. Знание это преобразило всю ее жизнь, много лет она провела, служа Юанезскому учены. Вернувшись домой, она получила звание пророчины - ясновидящей, и многие в свою очередь наведывались к ней из-за границы в поисках просвещения. Караваны купцов летом фургоны, сани зимой - из соседских краев были здесь привычными, как торговые корабли, рыбацкие лодки с юго-восточных берегов озера Высши <Coвp. озеро Верхнее.> которым владели юанезцы. Время от времени случались трения, но никогда - по радио, в журнале, в письме или устно - не слыхала она о серьезных разногласиях между двумя странами.
