Неизвестное заболевание походило на гибрид нескольких болезней. У людей нестерпимо болела голова, свинцовой тяжестью наливались мышцы, как при гриппе. Температура прыгала, как у маляриков. Сыпь на теле походила на тифозную. Расстроенное пищеварение и резь в животе могли свидетельствовать о дизентерии. А в результате всего наступал паралич или даже смерть.
В имение зараза могла попасть только извне, через людей или продукты.
Хоть и настойчиво добивался Сатиапал полной самоизоляции имения, он ее не достиг. Собственное хозяйство давало многое, но кое-что приходилось и покупать. Так неужели сахар и мука, доставленные несколько дней тому назад, заражены?
Очень простой опыт подтвердил предположение. Одна из обезьянок — забавный, смешной зверек — полакомилась вкусными, недавно купленными продуктами, заболела и вскоре погибла.
Возбудителя болезни найти не удалось. Лекарства, даже всемогущий пенициллин, не помогали, поэтому пришлось прибегнуть к пассивному методу изоляции больных. Эпидемия прекратилась, но Сатиапал потерял трех слуг.
Не успели справиться с болезнью, как имение постигла новая беда: на плантациях появились тучи страшно прожорливых и плодовитых насекомых, каких никто из индийцев раньше не видел.
Они с особым удовольствием уничтожали картофель и помидоры, но не гнушались и другими растениями, оставляя после себя голые стебли.
Сатиапал пожимал плечами. Он терялся в догадках. Что случилось, почему его имение с такой последовательностью терпит бедствия, о которых раньше и понятия не имели? Иногда ему приходила в голову мысль о том, что все это очень похоже на диверсию, но он отбрасывал эти, как ему казалось, нелепые догадки.
Лишь один человек в имении знал, в чем дело. Чарльз Бертон тоже в свое время учился выводить из строя машины и оборудование, отравлять воду, заражать продукты. Он сразу понял, что Майкл Хинчинбрук напоминает о себе. Взрыв дизеля, эпидемия новой болезни, нашествие насекомых — лишь начало. Над Сатиапалом, над Бертоном, над всем имением нависла грозная опасность. Чтобы спастись, надо бежать, куда глаза глядят.
Как негодовал Чарли на Сатиапала за его мягкотелость! Нет, не выпускать следовало Хинчинбрука, а убить, сжечь и пепел развеять! Раджа не знал, что, помиловав шпиона, он подписал, свой смертный приговор.
С потерей дизеля имение лишилось тока в защитной сети. Это обстоятельство, выгодное для Хинчинбрука, лишило Бертона покоя. Правда, Сатиапал усилил охрану, и все же Чарли не расставался теперь с пистолетом, не выходил из комнаты по вечерам и постоянно прислушивался, не шуршат ли за спиной осторожные шаги.
Нападающему лучше. Он свободно выбирает момент и место нападения, может беречь силы до решающей минуты. Обороняющийся должен быть всегда начеку, а напряженное ожидание нервирует и обессиливает. Днем Чарли Бертон чувствовал себя сносно. Ночь приносила бессонницу, кошмары, животный страх перед темнотой и тишиной.
А однажды вечером Бертон понял, что нужно бежать — бежать немедленно, плюнув на все.
Солнце зашло. Чарли курил, сидя у открытого окна. Во дворе разговаривали люди. Радиоприемник в гостиной горланил какую-то немудреную песенку. На освещенной площадке под окном лежал огромный пес, он изредка поднимал голову, прислушиваясь, все ли в порядке.
Все вокруг было обычным и мирным. Даже Чарли забыл о своей тревоге. Какой там Майкл Хинчинбрук, какая там диверсия!.. Просто несчастные случаи. Мало ли взрывается двигателей и вспыхивает эпидемий! Нужно забыть обо всем и отправиться к Майе.
Бертон встал, с наслаждением потянулся, сладко зевнул не от желания спать, а от приятной истомы, которая иногда охватывает переполненное энергией, сильное, здоровое тело. Он не услышал тонкого свиста, прозвучавшего возле уха. Однако заметил, как об стенку, ковырнув штукатурку, ударился какой-то небольшой предмет.
Чарли нагнулся, стараясь разглядеть, что это такое, и вдруг побледнел. Пуля! Пуля из пневматического ружья или пистолета.
Теплый кусок свинца прилетел издалека и уже не смог бы причинить большого вреда. Но Бертон испугался, словно наступил на мину, которая вот-вот взорвется. Он прыгнул в сторону, выключил в комнате свет и, прижимаясь к стене, выглянул в окно.
Над оградой имения, далеко и высоко, очевидно на дереве, мерцал тусклый красный огонек. Вспышки отличались одна от другой своей продолжительностью, и мозг Бертона, привычно фиксируя сигналы, расшифровывал их.
— Д… р… а… к… о… н…
Чарли закрыл глаза, бросился на кушетку, держа в руке пистолет.
"Дракон"!.. Шеф зовет своего подчиненного, и на зов нужно ответить немедленно. Только теперь уже не спасешь себя такой покорностью: Хинчинбруку нужен помощник до тех пор, пока задание не будет выполнено. А потом…
Обезумевший Бертон выбежал из комнаты. Он с радостью отрекся бы от симпатий Сатиапала, распрощался бы о привлекательными перспективами и ушел прочь отсюда, если бы бегство не казалось еще страшнее будущей кары.
Его не пугали ночные джунгли. Имея в руках оружие, можно защититься от зверей. Но Майкл Хинчинбрук беспощаднее и хитрее любого хищника. Он выследит, вынюхает, догонит…
Конечно, Чарли Бертон приписывал Хинчинбруку сверхчеловеческие качества. Но ведь запуганному человеку свойственно преувеличивать опасность, обращать возможное в неизбежное. Хинчинбрук же сумел полностью покорить своего помощника, сломать его волю, превратить Чарльза в своеобразное подобие кролика, который пищит от страха и невольно ползет в прожорливую пасть питона.
Бертон нервно прохаживался вдоль ограды имения в поисках спасения, а непреодолимая сила тянула его взглянуть еще раз туда, в чащу леса, где мигал сигнальный огонек. Только взглянуть, узнать, что нужно Хинчинбруку. А там видно будет…
Так, уговаривая себя, Чарли постепенно отходил от ограды в сторону дворца, а потом ускорил шаги и в свою комнату вбежал, будто за ним кто-то гнался.
Нет, огонек мелькает до сих пор!.. Майкл Хинчинбрук тонкий психолог, он знает: Бертон ответит рано или поздно. Чарли не мог сослаться, что не заметил сигналов: поспешно выключив свет после выстрела из пневматического ружья, он положил начало молчаливому разговору.
"Дракон"… "Дракон", — шептал Чарли, тоскливо поглядывая в окно.
Красноватый огонек моргал. Рождаясь в потайном фонаре, луч легко пробегал расстояние в несколько сот ярдов, попадал на сетчатку глаза человека, вызывал сложные физико-химические процессы и врывался в его мозг как воплощение чужой воли, как категорический приказ. Луча никто не перехватит, он столь узок, что его можно видеть только по прямой линии. Но и перехваченный, он не многое расскажет посторонним: что значит единственное зашифрованное слово из арсенала мифологии?
