Однако Бертона все сильнее начала беспокоить Майя. Он видел, что рани Мария недолюбливает его, и лично ему это было бы глубоко безразлично. Но не исключалась возможность, что именно старая княгиня настраивает дочь против него.
Чарли усилил наблюдения, старался быть с девушкой как можно дольше, менял тактику обращения с нею, и все напрасно. Изменился не он, Бертон. Изменилась Майя. Его властность и настойчивость — испытанное оружие в отношениях с женщинами наталкивались на безразличный скептицизм той, которая еще совсем недавно казалась побежденной. Что бы ни сказал Чарли, что бы ни сделал, — каждый раз на нем останавливался пытливый Майин взгляд. Девушка, казалось, сравнивала его слова и поступки с какими-то другими образцами, и это сравнение, как чувствовал Чарли, почти всегда было не в его пользу.
Иногда Бертон допускал мысль, что у него на пути встал какой-то соперник. Но кто?.. Русский врач?
Чарли восстанавливал в памяти неуклюжую фигуру доцента Лаптева, — выпуклый лоб, тяжеловатый корпус, — и приходил к выводу: нет, далеко ему до настоящего красавца!.. Но мысль вновь и вновь возвращала Бертона к русскому врачу, и скрытая вражда Бертона к своему спасителю свидетельствовала о том, что англичанин далеко не так уверен в себе, в собственном превосходстве, как хотел думать.
А однажды вечером Чарли впервые за несколько лет почувствовал бешеный приступ ревности. Он заинтересовался картинами в одной из комнат Майи. На мольберте виднелась фигура человека с собакой. Углы уже затянули сумерки, поэтому Бертон, чтобы рассмотреть, подошел ближе.
Прямо на него взглянули упрямые серые глаза Андрея Лаптева. Русский был изображен в позе человека, задумавшегося перед решительным шагом. Коричневый пес смотрел вперед, навострив уши, а человек мускулистой рукой держал его за ошейник.
Картина не окончена. Еще не положены те заботливые штрихи, которые смягчают черты лица приятной игрой света и'*тени, но в таком виде она, казалось, выигрывала, ибо делала Андрея Лаптева суровее и энергичнее.
— Нравится?
Майя подошла совершенно бесшумно и несколько секунд стояла за спиной Бертона.
— Неплохо! — небрежно бросил Чарли. — Но мистер Лаптев у вас здесь чересчур героичен.
— А он такой и есть, — спокойно возразила девушка. — Кстати, моего пса он сумел покорить за несколько минут. Другим этого сделать не удавалось.
— Очевидно, ваш пес не сталкивался с настоящим мужчиной! — безапелляционно заявил Бертон. — Где он? Он ляжет к моим ногам, как ягненок!
— Вы так думаете?.. — Майя посмотрела на Бертона так, словно он сказал что-то оскорбительное. — Ну, что же — идемте. Но знайте: спасать вас больше не буду!
Бертону пришлось проглотить недвусмысленный оскорбительный намек на историю с обезьяной.
Майя открыла дверь своей спальни и позвала:
— Самум!
Пес вскочил в гостиную одним прыжком. Он, очевидно, уже давно слышал чужой голос, чувствовал чужой запах, а теперь увидел чужого прямо перед собой.
Самум пошел на Бертона с глухим рычанием. Тот двигался навстречу ему молча. Расстояние между человеком и зверем все уменьшалось. Пес напрягся, готовясь к прыжку.
— Ложись! — крикнул Бертон.
То ли команда прозвучала слишком поздно, то ли в голосе человека прозвучали не те интонации, но окрик не дал желанного результата. Собака прыгнула, норовя схватить человека за горло.
Чарльз Бертон был начеку. Он ударил Самума ногой в живот; пес отлетел к противоположной стене, не издав ни звука, и ринулся снова. Повторилась та же история.
И тогда пес переменил тактику. Он начал кружить вокруг намеченной жертвы, выбирая ее уязвимое место. Бертон отступил к стене, ощупывая сзади себя воздух.
Собака прыгнула третий раз. Теперь ее зубы щелкнули перед лицом Бертона, но тот схватил пса за шею, стиснул и отшвырнул прочь. Чарли пошатнулся, наткнулся на кадку с рододендроном, выхватил бамбуковую палку, поддерживавшую стебель растения, и бросился в атаку.
Удары посыпались на Самума градом. Пес не покорялся. Весь окровавленный, он все еще кидался на Бертона. Тот медленно загонял его в угол.
— Ложись!.. Ложись!..
И пес лег, дрожа от бешеной злости, с налитыми кровью глазами.
— Встань! — на Самума обрушился еще один удар, и пес вскочил. — Ложись!.. Встань!.. Ложись!..
Собака покорялась, понимая, что человек сильнее ее. Но до полной покорности, которой добивался Бертон, было еще далеко.
— Хватит! — Майя вырвала из рук Чарли палку, швырнула ее прочь и втащила собаку в свою спальню. — Это… зверство!
— Вы сами хотели этого! — вызывающе ответил Бертон, вытирая кровь на лице, поцарапанном когтями Самума. — Я выиграл наше молчаливое пари и теперь поцелую вас…
Он сделал шаг к Майе и вдруг остановился.
— Но нет! Свой поцелуй я возьму в другой раз. На глазах у героического русского врача!
Чарли быстрыми шагами пошел из комнаты.
— Подождите! — крикнула Майя. — Подождите!
Он остановился, надеясь услышать что-нибудь, может быть, и острое, но приятное.
— Никогда… никогда вы меня не поцелуете! — с тихой угрозой сказала девушка. — А если отважитесь это сделать — умрете в ту же минуту. Запомните: я дочь раджи Сатиапала, а не девица с Пикадилли-стрит!
— Простите, мисс Майя!.. — Чарли понял, что перешел границы дозволенного и старался спасти положение. — В человеке иногда просыпается зверь…
— Мне кажется, наоборот, в вас лишь иногда просыпается человек. Да и то непривлекательный.
— Вы ошибаетесь. Майя… — только и мог ответить Бертон.
Весь день после этого он кипел. Ничто ему не давалось, но Сатиапал, заметив это, по-своему истолковал его необычное настроение: молчаливость и угнетенность Чарли он приписал влюбленности.
Все, что угодно, только не это! Надо заинтересовать Чарли наукой, раскрыть ему важнейшие тайны, заставить работать до седьмого пота, чтобы некогда было дыхнуть! А Майю хоть на время увезти куда-нибудь из имения.
Самые умные родители, как правило, теряют здравый смысл, когда речь идет о воспитании собственного ребенка. Они не знают меры ни в чем — ни в заботах, ни в беспокойстве, — закрывают глаза на плохое или, наоборот, выискивают недостатки там, где их нет.
Сатиапал не являлся исключением из общего правила. Изучать своего сына он собирался долго и старательно, однако этот срок все сокращался и сокращался. На следующий день после неудачной попытки покорить Самума, Чарли Бертон, наконец, получил право заглянуть в святую святых имения Сатиапала, — в лабораторию, куда заходили только профессор и его дочь.
