Ознакомительная версия.
На четвертый день езды в северо-западном направлении, после полудня, на горизонте появилась расплывчатая темная полоса, при ближайшем рассмотрении в бинокль оказавшаяся лесом массивных черноватых деревьев неизвестной Глиссаму разновидности. «Это и есть, наверное, Аллубанский лес, — сказал Джерд Джемаз. — Теперь нужно найти белый столп».
Вскоре показался и столп — десятиметровый монумент, сооруженный из комковатого белесого материала, похожего на штукатурный гипс. У основания обелиска сидел старик в короткой белой рясе и что-то толок пестом в большой чугунной ступе. Иол затормозил и остановился. Старик поднялся на ноги и, набычившись, как ревнитель святыни, заподозривший святотатство, попятился к столпу, будто пытаясь загородить его: «Давайте, езжайте себе, езжайте! Что вам, пришлым, до Великой Кости? Нечего вам тут делать».
Джерд Джемаз вежливо поклонился, на что старик не ответил: «Мы разыскиваем некоего Полиамеда. Вы не могли бы нам подсказать, где его найти?»
Старик помолчал, опустил щетку в ступу и нанес на столп несколько широких мазков известковых белил, после чего указал щеткой на лес и соизволил прокаркать: «Тропа доведет. Спросите в Гексагоне».
Джемаз высвободил тормоз, и йол покатился мимо Великой Кости к Аллубанскому лесу. На самом краю леса Джемаз снова остановил фургон; три путника устало сошли на землю. Эльво Глиссам еще не видел в Уайе столь внушительных деревьев: мощные корявые стволы, цветом и, по-видимому, даже плотностью напоминавшие чугун, поддерживали широко раскинутые тяжеловесные ветви, окутанные густой массой бледно-серой и серо-зеленой листвы. Несколько минут путешественники молча стояли, вглядываясь в чащу леса, куда уходила извилистая тропа, рябившая косыми лучами солнца и черными тенями. Прислушиваясь, они не различали ни звука: господствовала сырая тишина.
Кургеч мрачновато произнес: «Нас ждут».
Эльво Глиссам внезапно понял, что по какому-то негласному договору руководство экспедицией с этого момента взял на себя Кургеч, уже бормотавший Джемазу: «Пусть Эльво посторожит фургон, а мы пойдем».
Огорченный Глиссам попытался было протестовать, но слова застряли у него в горле. Неловко изобразив шутливый тон, он развел руками: «Ладно, если что — зовите на помощь».
Кургеч шуток не понимал: «Нас никто не тронет. В заветном лесу живая кровь не льется».
Джемаз тихо заметил: «Сдается мне, поганец Моффамед сыграл с нами злую шутку».
Старый ульдра возразил: «Это было ясно с самого начала. Тем не менее, лучше довести игру до конца и не робеть».
Джемаз и Кургеч углубились в лес. Солнце немедленно скрылось за листвой. Узкая тропа петляла между мшистыми кочками и пучками бледных звездоцветов, то и дело пересекая небольшие прогалины и снова ныряя в полутемный лес, пестрящий в глубине косыми розовыми лучами солнца. Кургеч двигался с необычной осторожностью, переступая с пятки на носок и постоянно поглядывая по сторонам. Джемаз чувствовал только тишину и покой — он не ощущал приближения опасности, а повадки Кургеча не свидетельствовали ни о чем, кроме беспокойства, вызванного неизвестностью.
Перед ними открылась обширная поляна, поросшая лиловым седумом. Посреди поляны бросалось в глаза шестиугольное сооружение из белого камня, высотой примерно в два человеческих роста, открытое со всех сторон легкому лесному ветерку. Перед сооружением их неприветливо ожидал тщедушный жрец в короткой белой рясе.
«Мир вам, пришлые! — произнес он. — Вы прибыли издалека. Чего вы ищете в Аллубанском лесу?»
«И то правда, мы проделали неблизкий путь, — согласился Джерд Джемаз. — А ищем мы, как тебе известно, человека по имени Полиамед. Ты знаешь, где его найти?»
«Знаю, как же не знать. Следуйте за мной, и вы его увидите». Жрец углубился в лес; Джемаз и Кургеч направились за ним. Вечерело, сумеречный лес становился все темнее. Взглянув наверх, Джемаз замер: в черной развилке дерева сидел белый скелет. Жрец пояснил: «Перед вами мастер-ветроход Борас Маэль. Дух его оживляет листву, а листва окрыляет свежестью ветры сорайи. Большой палец его ноги стал частью Великой Кости». Проводник показал жестом, что пора двигаться дальше.
Время от времени поднимая глаза, Джемаз замечал скелеты в кронах многих деревьев. Жрец опять остановился и заунывно провозгласил: «Здесь все уставшие и удрученные находят упокоение в объятьях Ахариссейо. Их тленная плоть погребена, их кости украшают деревья. Дух умершего вмещается лесом, очищается и возносится в благословенный воздух Пальги, радостно витая среди озаренных солнцем облаков».
«Но где же Полиамед?»
Жрец указал пальцем наверх: «Вот он сидит, Полиамед».
Некоторое время Джемаз и Кургеч молча разглядывали скелет. Потом Джемаз поинтересовался: «Как он умер?»
«Полиамед погрузился в самоанализ — столь глубокий и серьезный, что он стал пренебрегать едой и питьем, и через некоторое время стало непонятно, жив он или мертв. Теперь ошибки, вызванные его вульгарным жизнелюбием, забыты — мятежный дух его преобразился в дыхание листвы».
Джемаз неприязненно спросил: «Моффамед предупредил тебя о нашем прибытии?»
«Говори правду!» — проникновенным низким голосом добавил Кургеч.
Жрец ответил: «Моффамед разъяснил обстоятельства — такова его обязанность».
«Моффамед обвел нас вокруг пальца, — возмутился Джемаз. — Он безответственный лжец, и дорого поплатится за свои ухищрения!»
«Не судите опрометчиво, дети мои! Проявите воздержанность и снисхождение. Возвращайтесь в земли пришлых со смирением в сердце — бессмысленно гневаться на неизбежность».
«Не раньше, чем мы рассчитаемся с Моффамедом».
«У вас нет никаких оснований для недовольства, — заявил жрец. — Вы требовали встречи с Полиамедом — вот он, перед вами! Ваше желание удовлетворено».
«Что же получается? Неделю мы ехали по степи, положившись на бесполезные прошлогодние отвороты, только для того, чтобы полюбоваться на груду костей? Моффамед вдоволь посмеялся над нами — мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним!»
Старик в короткой белой рясе назидательно поднял палец: «Не давайте волю раздражению, это неразумно. Моффамед оказал вам поистине неоценимую услугу. Задумайтесь над смыслом происшедшего. Он предоставил вам возможность убедиться собственными глазами в плачевности последствий непристойного любопытства. А что может быть полезнее осознания своей ошибки? Полиамед, например, настолько поступился приличиями, что позволил пришлому подкупить себя. И к чему это привело? Остро ощутив всю глубину своей вины, он отстранился от жизни».
Ознакомительная версия.
