Шествие спускалось по Иорской дороге. Звон металла и выкрики становились глуше, им отвечал лай собак, то рев разбуженного в ближнем селении скота. Когда исчезли за подлеском факела, и статуя богини растаяла в утренней мгле, Эвис решилась покинуть укрытие, но одна из отставших повозок неожиданно свернула к развалинам храма, и десятка три буйствующих паломников последовали за ней.
Грачеву теперь оставалось только выругаться да отползти в гущу зарослей.
Словно воинство неистовых ведьм, к чаше источника сбежали молодые жрицы. Завидев струящуюся по мраморным плитам воду, они завизжали от восторга. На их призыв с повозки стали стаскивать всякую утварь: тяжелые корзины, булькающие амфоры и завернутые в полотнища атрибуты Тиомах. Грачев с отвращением смотрел на суету людей в разодранных, пропитанных вином и кровью одеждах. Приютившая их на ночь поляна обречена была стать лоном безумной оргии.
Удары по струнам засевших среди порфировых глыб музыкантов стали чаще, и снова гимн подхватили голоса.
- Приди из земли! Скорее, дочь Великой! Ослепи светом возлюбленных Лун! Люби меня дико и ешь мое сердце! О, Тиомах!
От этого пения кровь вскипела в жилах даже тех, кто, изнуренный ночью, еле волочил ноги.
- Ешь сердце! Люби дико! - вторили начавшие танец вакханки. Движения обнаженных по пояс тел стали быстры и страстны. Несколько примкнувших к празднеству легионеров сначала устроились на ступенях у амфор, изрекая скабрезности, поили друг друга вином, потом веселье проняло и их. Побросав щиты и оружие, скинув кожаные безрукавки, они бросились к жрицам, громче прочих призывая дух разгульной богини.
Над поляной поплыл горький дым. Продолжая ритуальный танец, некоторые еще метались между вонзенных в землю шестов, вскидывая руки, будто хватая витавший в дыму призрак Тиомах. Мужчин сильнее дразнил хохот обнаженных жриц, пурпурная краска на вздрагивающих сосках и их разметавшиеся шелковым пленом волосы. Кто-то уже предался утехам любви или, повалившись в траву, хватал сухими губами воздух и забывался в грезах. Длиннобородый мемфиец долго таращился на дымящиеся в жаровне угли, потом вскочил и бросился к ручью. Не одолев полпути, он рухнул на колени перед статуэткой на обломке колонны и тут же подавился рвотой.
- О, горе! - возопила служительница Тиомах. - Грязный скот! Смотрите! Он осквернил ее! Горе нам! Накажем нечестивца! Бейте, бейте его! - Она замахнулась жезлом. На помощь подоспели подруги. Словно стая злобных фурий, они вцепились в его волосы и избивали его, брызгая кровью далеко на траву.
- О, Гекра! - Эвис, потрясенная происходящим, вскочила.
- Спокойно, мисс, - Грачев схватил ее за локоть. - Понимаю, вам не по вкусу такие мерзости, но очень глупо лезть туда. Нас не должны касаться их разборки.
- Они убьют его!
- Возможно. При необходимости, я могу перестрелять их всех. Но повторяю: нам нет до них дела. Нет! Пусть они хоть пожирают друг у друга сердца! Зачем вам потребовалось подсматривать игры этих ублюдин?! Мы потеряли возможность вовремя уйти, а теперь придется выжидать очень долго. Они могли осесть по всей округе, их прошло больше тысячи; Содом и Гоморра может твориться на каждом шагу.
- Мы тихо пройдем рощей. Празднества Тиомах вне стен храма запрещены Тарским эдиктом - они не должны творить беспорядки вблизи Аттлы.
- Не совсем понимаю, о чем вы. Мне думается: им плевать на ваш эдикт. Стойте здесь. Я разведаю путь и скоро вернусь.
Прячась в густой листве, он обогнул поляну и вышел к дороге. За подлеском Андрей смог оглядеть долину до разбросанных по южным склонам селений. Шествие давно исчезло впереди и здесь все казалось идиллически мирным. Пастухи гнали на пастбища стада; от разлива ручья доносился задиристый собачий лай и низкий рев быков; солнце уже окрасило вершины гор. Пройдя дальше к знаковому столбу, он заметил распростертую в пыли фигуру. Вид этого человека, оставленного на обочине, был жалкий, но не столь отталкивающий, как у отребья, прошедшего перед глазами менее часа назад. В тонких чертах лица, пожалуй, было что-то благородное. Его даже не слишком портили ссадины на щеке и подсохший кровоподтек. Забывшись в ядовитом сне, бедняга дышал хрипло, вздрагивал, переживая кошмары да прелести ночи. Грачев, не испытывая добрых чувств к этой жертве Тиомах, все же распутал впившуюся в шею цепь и хотел уйти. Потом подумал, что еще чистая туника аттлийца, прочный ремень с пряжкой, подойдут и ему. Он оттащил его в заросли и без особых церемоний раздел. Растревоженный, тот продирал глаза, бормотал, понося или восхваляя богиню и, уже оставшись совсем нагим, наконец понял, что над ним творят бесчинство. Осмысленно взглянув на своего оскорбителя, он попытался встать, снова рухнул и разразился неведомого смысла бранью.
- Тише, друг мой! - Грачев придавил его коленом к земле. - Я не кошмар, я - только твой добрый ангел. Тише. - Забрав из кармана жетон МСОСБ, он наткнулся на смятую двадцатидолларовую купюру и, усмехнувшись потехе, вложил ее в судорожно сжавшуюся ладонь. - Возьми. Эти деньги когда-нибудь будут в цене. А в этом, - он бросил рядом свой сталисто-синий костюм, - в этом ты станешь здесь первым щеголем. Прости уж, - несильным хлестким ударом он вернул его в забытье и поспешил назад.
Хронавта на условленном месте не оказалось. Сначала Андрей подумал, что она не узнала его в новом облачении и скрылась дальше в чаще. Но когда он, негромко окликая ее, обошел соседние заросли и снова не получил ответа, его начало пробирать беспокойство. Он поднялся к подножью скал, спугнув птиц, прошел по лощине, заросшей папоротниками, - хронавта не было нигде. То, что она попала в руки поклонников Тиомах, у него не укладывалось в голове. Было невероятно, чтобы Эвис, проворная, как молодая лань, не сумела скрыться от отягощенных дурманом безумцев; также он не мог поверить, чтобы она в испуге бежала слишком далеко. Грачев дважды возвращался к кусту белого олеандра, где она должна была ждать, и все настойчивее ему мерещился ее голос среди хохочущих жриц. Уже почти не таясь, он оглядывал лоно агонизирующей оргии: избитый до полусмерти мемфиец лакал из ручья, оставляя в текущей воде кровавый след; обессиленные тела сгрудились под вонзенными в землю шестами; танцовщицы превратили чашу источника в купальню и сладким хором завлекали пересытившихся солдат. Хронавта здесь не могло быть, только возбужденные возгласы и чей-то стон у развалин святилища заставили Грачева насторожиться. Отстегнув парализатор, он направился прямо к ступеням. На него внимания никто не обращал, и он громогласно призвал:
- Эвис Русс! Где вы, черт возьми?!
