— Войдите, — услышал я голос дяди.
Он сидел за разложенными бумагами. Я шагнул ему навстречу и выпалил то, что давно приготовил:
— Я приехал не для того, чтоб стать бессмертным.
— Знаю, — усмехнулся дядя. — Второго Килоу пока не нашлось. Ты приехал работать, не так ли? Я верил в это. Ну, здравствуй.
Я пожал сухую крепкую руку, оглядывая кабинет Гарги.
Он понравился мне своей простотой. Просторный, неправильной формы ящик из светло-золотистой сосны, грубо сколоченный деревянный стол посредине. Здесь же, под рукой, счетная машина, доска с мелками, телеэкран. Стулья вдоль стен, складная кровать в нише, шкаф. В окне мягко светится Байкал.
— Обитель отшельника, — иронически сказал дядя.
Я еще не верил себе: вот он — тот единственный человек, который договорился с облаком. Имя его известно всем и вызывает то улыбку, то чувство тревоги, то раздражение. Когда-то он качал меня на коленях. Сейчас, смахнув на край стола разбросанные бумаги, угощает кофе. Человек, обещавший людям бессмертие, наливает из обыкновенного кофейника в обыкновенные стаканы.
Потом он включает экран, знакомит меня с лабораториями:
— Химическая.
Во весь экран смуглое узкое лицо.
— Доктор Наг, заведующий, — представляет Гарга. — Март Снегов, наш новый работник. Программист.
Доктор Наг кивает, отходит от экрана, открывая прекрасно оборудованную лабораторию: достаточно беглого взгляда, чтобы убедиться в этом. Дальше я вижу подземный ускоритель, физическую лабораторию, мастерские, наконец пустой машинный зал. Три новые машины. Здесь мне предстоит работать.
— Я обхожусь собственной головой и вот этим арифмометром. — Дядя показывает на свой счетный автомат. — Но работы очень много. Пользуйся всеми машинами.
— А ваш программист?
— Сбежал. Ему, видишь ли, не нравилось жить в глухом углу. Я надеюсь, ты серьезный человек.
Я дернул плечом: откуда я знаю?
— Работы много, — повторил Гарга. — Но она окупится с избытком.
Экран показал комнату, уставленную приборами.
— Биомашины.
Я смотрю на приборы, стараясь уловить в их контурах что-то необыкновенное. С виду приборы такие же, как во всякой лаборатории.
— Музейные экспонаты, — говорит Гарга.
Я не скрываю своего удивления, и дядя поясняет:
— Теперь, когда найден принцип, можно ставить опыты с продлением жизни прямо на человеке. К сожалению, в эти часы Килоу отдыхает. Но вы еще познакомитесь.
— Значит, это вполне серьезно — ваше обращение?
— Гораздо серьезнее, чем там сказано. Увидишь… Что, на материке смеются?
— Кто как, — сказал я уклончиво.
— Естественная реакция. Люди всегда смеются, пока не увидят, что вовлечены против воли в новую орбиту. — Меж его бровей прорезалась глубокая складка. — Против воли, — повторил он и вдруг улыбнулся.
Эта улыбка не обещала ничего хорошего, но я молча проглотил ее, решив стать спокойным наблюдателем: мне надо было во всем разобраться, все понять, только тогда я мог добиться своей цели.
Я нарочно не спрашивал про облако, и когда увидел на экране радиостудию, долго не верил, что дядя держит связь с облаком по радио.
— Неужели это так просто? — твердил я, оглядывая обитые изоляцией стены, дикторский столик, висящие головки микрофонов.
— Примерно так же, как я говорю с тобой. Местное радиовещание оказалось берегом Вселенной, — улыбнулся дядя.
— И оно отвечает голосом?
— Буквами. Дает свои резолюции. Как видно, в созвездии Ориона процветает бюрократизм.
— Ориона? — Я присвистнул от удивления.
— Как пишут в газетах, — пояснил дядя, — первый контакт между двумя далекими мирами.
— Это робот?
— Название не имеет значения. Оно могущественнее нас.
— А как вам удалось, дядя… — Я не закончил фразу: Гарга устало махнул рукой.
— Объясню как-нибудь в другой раз.
— А мы-то…
Я расхохотался, вспомнив, как самые тонкие инструменты, изобретенные человечеством, атаковали молчащее облако. Достаточно было бы и переносной рации, чтоб договориться с ним. Но нам оно не отвечало!
И я стал рассказывать, как мы гонялись за облаком, пропуская все события через увеличительное стекло юмора, выдумывая нелепые положения, подтрунивая над собой и над товарищами. Подобие улыбки мелькало на дядином лице, но вряд ли он был настолько наивен, чтобы выложить сразу все свои козыри. Попутно я сочинил почти правдоподобную историю, как надоела мне эта бесполезная гонка и как я тайком удрал из экспедиции, вспомнив его, дядино, предложение. Я видел, что Гарга доволен моим рассказом, но, чтобы он особенно не возносился и не представлял себя сверхчеловеком, мимоходом упомянул, что вокруг Байкала строятся мощные установки и неизвестно еще, к чему все это приведет.
— Знаю! — резко сказал Гарга. — Надеюсь, они никому не понадобятся.
— Да, — вспомнил я, — ваше исчезновение с космодрома всех удивило. Ученые говорят, что вы первый человек, использовавший энергию П-поля для передачи изображений и звука.
Дядя рассмеялся.
— Теперь начнут писать, — сказал он, — что еще раньше кто-то наблюдал многократное отражение далеких галактик. Следовательно, я не первый.
— Значит, таким образом облако изучало нас из космоса?
— Вероятно.
— Скажите, Сингаевский у вас?
— Это кто?
— Гриша Сингаевский. Пилот, который попал в облако.
— А-а… Нет, он по-прежнему там. Насколько я знаю, оно его исследует. Но не волнуйся, он будет возвращен.
Возвращен. Он говорил о человеке, как о предмете… Невидимая черта в одно мгновение разъединила нас. По эту сторону был я, мой Рыж, ровная челка Карички, маленькая Соня в золотых кружочках, хмурый Аксель, кап со своей смешной трубкой, бурундуки, которых я никогда не видел; по ту сторону — облако и Гарга. Но я должен был сделать шаг и переступить черту.
— Я надеюсь, он вернется живой и здоровый, — сказал я.
— Не волнуйся… Как отец с матерью? Что у них нового? — спросил дядя.
— Все хорошо.
— Сколько уже они там?
— Шесть лет.
— И ты не хочешь полететь к ним?
— Не, — сказал я небрежно. — Пока погуляю, поброжу по свету. Как поется в песенке, чудес на свете много. Кстати, дядя, когда у вас сеанс связи с облаком?
— В пять.
— Я могу быть с вами?
Гарга подошел ко мне вплотную, прямо посмотрел в глаза. Я выдержал пристальный взгляд.
— Можешь.
— Спасибо, мне будет интересно. Я иду работать?
Он легко отодвинул часть деревянной стены. Под ней была железная дверь. Мягко повернулся в замке ключ. Высокий, в рост человека, шкаф доверху забит бумагой. Взяв пачку исписанных листов, Гарга взвесил ее в руке, спросил:
