— Ребята, простите, я первый раз на фронте…
Петрович зажмурился. Молчала бы уже, коза… На фронте она… Кофе принес кавалер какой-нибудь с цветуечками? Чтобы воевать было приятнее…
— Слышь, вояка, еще раз нас так напорешь и я рапорт пишу.
— Я буду стараться, честно-честно…
Молодняк, гы… Ну, кто бы еще перед боедом стал оправдываться. Обстановка требовала и конец связи. А она нет — в голосе испуг и переживание… Интересно, она красивая?
— Ладно, подруга дней моих суровых, не нервуй. Пронесло на этот раз. Там пехота была. Ты просто внимательней, мы очень хотим домой вернуться.
— Поняла… Конец связи…
Первый защелкал по клавишам, паркуя турели и миномет. Что там с нашим шедевром… Слушаем… В ушах раздался ритмичный трескот в четыре голоса, который закончился низкой бочкой. Нормально, можно сводить, хороший трек получился.
— Петрович, мне нравится… Сведешь когда — маякни, я послушаю.
— Заметано, второй. Ты не зевай давай, слышал, кто нас ведет? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Конец связи…
А до конца боевого цикла десять дней. Если все будет хорошо. А будет, куда оно денется. И десятидневный отдых. Казарма, нормальные харчи, а не эта боевая питательная смесь с приторным вкусом через трубочку. Человеческий душ. Водомассажная обработка в кабине боеда раз в сутки — вещь необходимая, но с нормальным душем ни в какое сравнение не идет. Кореша вернутся. Не все, конечно… Старая традиция, навернем спирта за тех, кто не пришел… А в глазах каждого щенячье счастье — не меня обмываем… В общем, все как обычно… Десять лет… Уже и забыли, как это, без войны… Какие же мы, человеки, уроды… Держались, держались почти сто лет, ну, локальные конфликты вроде Ирана не в счет, там сами виноваты, звезду поймали в бороду. И вот, получите. Колбасимся по бывшей Восточной Европе, одно название осталось, даже ландшафт изменился… Да и в Старом Свете не многим лучше… хотя бы, радиация стала падать, уже хорошо…
А вообще — уже на спад идем. С годец баталий не было, когда по пятнадцать тысяч боедов с каждой стороны клали в день. Про живую силу молчу уже. Кто их-то считает? Проредился род людской, может хоть потомкам дышать легче будет. К миру все идет, это каждый дурак уже чувствует. И тем обиднее будет сейчас запечься в этой консервной банке.
— Пятнадцать-один, продолжаем движение, точка следования изменена. Перемещаемся два-двадцать, улитка пять, квадрат бэ-один. Скорость двести, обстановка спокойная, следование походным маршем. Время следования — час, сорок минут.
— Ты точно все поняла? спокойная, это если на тактическом экране нет красных, оранжевых, лимонных, фиолетовых, розовых значков. Никаких, кроме зеленых. И синхронизацию тактической обстановки проверь, дискретизация пять секунд, млять, а не как эти пидорасы написали — допускается до десяти.
— Да-да, я знаю! — ее голос был взволнованным, — у меня отлично по оперированию. Просто отвлеклась в прошлый раз…
Ну, едрить, точно, кто-то шоколадную конфету принес.
Ладно. Работаем. Походный марш — самая та штука. Режим энергосбережения, оружие не просто запарковано, оно убрано в пилоны. Радиотишина. Минимум освещения. Кондиционирование падает на двадцать пять процентов. Тебе же нихрена не нужно шевелиться, когда боед шествует походным маршем. Энергия — золото. Минимум всего. А твой долг — дышать реже, чтобы сэкономить драгоценный ресурс. Если научишься замедлять работу сердца — представят к награде, наверное… Спать? Ну, предполагается, что ты должен спать во время перехода. Вы бы спали? Хотя, если оператор классный, можно дремать, просыпаясь, конечно, по очереди с ведомым, раз в пятнадцать минут. Но все-таки спать. А с такой козой, как у нас, будешь сидеть, вцепившись руками в гашетки, а локтем подпирая рычаг перехода в боевой режим. Вот все-таки, какие мы обезьяны. На заре, когда на вооружение поступали первые боеды, все управление было вынесено на центральный пульт с удобными сенсорными переключателями, дисплеями и клавиатурой. Но опыт активных боевых действий показал, что пилот боевой единицы на сто процентов лучше контролирует обстановку и управляет оружием, если все основные, многократно повторяемые функции вынесены на рычаги, педали, переключатели и тумблеры. Пульт есть, как и раньше, в спокойной обстановке только им и пользуешься. Но когда по тебе начинают шмалять со всех сторон, а еще, если ты вдруг в ручном режиме, все конечности заживут отдельно от высокоразвитого сознания. И воюют сами, как сотню лет назад на допотопных, бронированных железом танках.
Может все-таки поспать… Нормальная девочка, судя по голосу… Напугал я ее своим рыком. Будет внимательной, я надеюсь.
— Второй, ты как настроен?
— Спи, первый. Я точно не буду, ну ее нафиг, эту институтку. У меня под ложечкой сосет, у инстинкта самосохранения истерика.
— Ну, а я посплю. Буди, если что.
Второй расхохотался шутке. Все-таки нормальный у меня парень ведомым. Не часто такое бывает.
Чтобы быть пилотом боеда, нужно иметь определенный склад характера. Или врожденную пофигичность к собственной судьбе. Тебя перебрасывают, развертывают, бросают в бой абсолютно без твоего участия, данке шон, что хоть сообщают, что сейчас с тобой будут делать. А твоя задача — воевать. Стреляй и будет тебе вечная слава. Чтобы перейти в ручной режим и хоть на какое-то время стать хозяином своей доли — нужны веские основания. Пилоты до хрипов и конвульсий умоляют операторов о ручном режиме. Потом привыкают, пытаются договориться, мол, ты нормально относись, переводи, когда я тебя прошу, я тут же вернусь, когда опасность минует, если не веришь — ты же всегда можешь сам меня дернуть. Обрезать глоток свободы, наступить на горло песне. Есть нормальные операторы, дают без вопросов. Но их тоже ведь жучат не по-белому, если свободы много. Рейтинг ручного режима им перебирать нельзя. Боед должен воевать без сантиментов. Тогда эффективно получается. А так, когда пилот шкуру свою спасает — он уничтожением противника не занят.
Мысль плавно ускользала, сознание вяло-вяло пыталось ее ловить, но это так, скорее для проформы. Вот уже что-то несуразное…
Андрей Петрович, молодой парень, двадцати семи лет отроду, уснул сном, который не прервать ничем, кроме атаки. Пять лет за пультом боеда, как он выжил — многие не понимали в принципе. Это при максимальной жизни боевой единицы в пять месяцев в условиях фронта. Об этом не говорят, кто бы тогда в пилоты ходил, но факт остается фактом. Впрочем, по своей воле в пилоты механизированной боевой единицы типа «Рейнджер» редко идут. Тут все смертники. Однако, есть и сознательные. Это банальные герои. Война всегда рождает героизм. Он требуется обществу, чтобы усилить свою культуру.
