По лестнице спускались два седых, похожих друг на друга человека. Один из них — тот, что постарше, — был, видимо, всем хорошо известен: он мило раскланивался по сторонам, отвечая на приветствия. Как только он сошел на лужайку, гости тотчас окружили его плотным кольцом.
— Ну, это уж слишком! — воскликнул Энжерс, нахмурив брови. — Терпение Вадоса переходит все допустимые пределы.
— Да, но он ведь так знаменит, — робко заметила его жена.
— Это роли не играет, — отрезал Энжерс. — Дело в принципе. Особенно при сложившейся ситуации.
Я никак не ожидал от Энжерса критики в адрес столь высокочтимого им президента.
— Прошу прощения за свою неосведомленность, — обратился я к нему. — Но о ком идет речь?
— О типе, который только что появился. Его зовут Фелипе Мендоса. Он писатель. Некоторые даже называют его латиноамериканским Фолкнером. Романы Мендосы посвящены малоприятным сценам из сельской жизни. Я их не приемлю. Но он использует свое имя и популярность, чтобы строчить недостойные статейки о правительстве. Совсем недавно в одной из них он поносил сеньора Сейксаса.
— Мендоса — прекрасный писатель, — осмелилась заметить супруга Энжерса с неожиданной горячностью.
— Х-ха! — выдохнул Сейксас, смерив мрачным взглядом Мендосу. — Пасквиль есть пасквиль, хорош он или плох. И я думаю, что выскажу Вадосу свое отношение к этому приглашению…
Он внезапно замолчал, заметив предостерегающий взгляд жены.
— Вы, разумеется, совершенно правы, — согласился Энжерс, скорее всего из антипатии к Мендосе. — Убежден, что его художества никогда бы не увидели света, не будь его брат главным редактором этого грязного листка «Тьемпо».
— Так вместе с ним шел его брат?
— Совершенно верно. Его зовут Христофоро. Он, его брат и человек по фамилии Педро Муриетта, финансирующий издание книг Фелипе Мендосы, диктуют читателям литературные вкусы, которые зачастую граничат прямо-таки с порнографией…
Откуда-то сверху прозвучало сообщение. Я уловил лишь конец фразы:
— …его превосходительство — президент.
Разговоры смолкли, оркестр заиграл пианиссимо.
Появился президент в сопровождении молодой красавицы жены. Вместе с ними вышел мужчина в очках, с взъерошенными волосами. Даже на расстоянии в нем ощущалась какая-то нервозность.
Раздались аплодисменты. Энжерс, Сейксас и их супруги особого воодушевления не проявили. Рукоплескания длились до тех пор, пока трио не достигло верхней лестничной площадки. Там Вадос жестом пригласил мужчину спускаться первым. Тот прошел вперед, щуря глаза от солнца и застенчиво улыбаясь.
— Это Гарсиа, наш гроссмейстер, — тихо проговорил Энжерс, наклонившись ко мне.
Затем по ступеням сошел и сам Вадос. Он, его супруга и Гарсиа заняли три кресла, которые неизвестно откуда появились на лужайке.
— Теперь мы построимся и будем водить церемониальный хоровод, — сказал Энжерс со вздохом.
Я с удивлением посмотрел на него, но тут все присутствующие стали выстраиваться вереницей, и процессия двинулась против часовой стрелки.
Проходя мимо президента, каждый гость или гостья отвешивали ему поклон. Вадос благосклонно улыбался или в знак особого расположения жестом приглашал приблизиться, чтобы обменяться несколькими словами.
Мужчина в темном костюме, вероятно секретарь, стоявший за спиной президента, время от времени что-то говорил ему на ухо. Я следовал между супругами Энжерс и Сейксас. Президент пригласил меня подойти.
— Очень рад познакомиться с вами, сеньор Хаклют, — сказал он по-английски почти без акцента. — Я уже имел удовольствие видеть вас по телевидению.
— Мне больше повезло, ваше превосходительство. Мне довелось воочию видеть вас и вашу супругу, — я поклонился сеньоре Вадос, — когда вы проезжали по Пласа-дель-Сур.
Жена президента действительно была хороша собой. Но, видимо, не понимала по-английски и никак не прореагировала на мои слова.
— Ну, это не назовешь знакомством, — ответил президент.
— Зато я познакомился с Сьюдад-де-Вадосом, — я был предельно любезен. — И город произвел на меня огромное впечатление.
— Да, вы упомянули об этом в своем интервью, — сказал Вадос, улыбаясь. — Мне всегда, даже десять лет спустя, приятно слышать добрые слова о городе. Это мое детище — с той разницей, что всякий ребенок такой же индивидуалист, как и каждый из нас. А город, город живет для людей. Это лучшее, что может остаться после человека. Но… — тут Вадос тяжело вздохнул, — иногда развитие города, как и развитие ребенка, проходит не совсем так, как хотелось бы. Однако это тема не для сегодняшнего разговора. Не стоит омрачать послеобеденные часы обсуждением профессиональных вопросов. Надеюсь, пребывание в Агуасуле доставит вам удовольствие, сеньор.
Он дал понять, что аудиенция окончена.
— Сеньор президент, — почтительно склонил я голову. — Сеньора, сеньор Гарсиа.
Я сделал шаг назад. Гроссмейстер без особого интереса следил за движением процессии; в ответ на мое обращение лицо Гарсиа осветилось улыбкой, и он, словно мальчик, которого угостили конфетой, с воодушевлением проговорил:
— Благодарю, сеньор, благодарю.
— Вам была оказана большая честь, мистер Хаклют, — услышал я голос, обращенный ко мне.
Я обернулся — передо мной стояла Изабелла Кортес, она опиралась на руку респектабельного господина лет шестидесяти в старомодном пенсне. Я обрадовался встрече. Именно с ней мне хотелось поговорить об использовании подсознательного восприятия.
— Леон, — обратилась сеньора Кортес к своему спутнику, — познакомься, пожалуйста, с сеньором Хаклютом, которого ты недавно видел в моей передаче. Мой муж — профессор кафедры общественных наук университета.
Профессор улыбнулся недоумевающей, но доброй улыбкой и тепло пожал мне руку. Затем он взглянул на жену, будто хотел удостовериться, правильно ли поступил. Она улыбнулась.
— Пожалуйста, не обижайтесь, — объяснила она. — Мой муж знает английский хуже меня.
— Прошу вас, говорите по-испански, — сказал я, поскольку от меня, видимо, этого ждали.
Сеньора Кортес еще раз объяснила мужу, кто я; он снова пожал мне руку и заверил, что весьма рад встрече.
— Мне кажется, у вас здесь не очень много знакомых? — осведомилась она.
Я согласно кивнул.
— Тогда давайте вместе пройдем к столу, и я покажу вам наиболее известных гостей. Кстати, еще раз благодарю вас за выступление по телевидению.
— Буду весьма признателен, — сдержанно ответил я.
Мы говорили по-испански, чтобы профессор мог участвовать в беседе. Подошел официант с подносом, на котором стояли напитки, и профессор, улыбаясь, поднял бокал.
