В огромном черно-голубом пространстве плыли яхты. Комментатор рассказывал о ходе гонок. «Ну скажи же, какой номер идет первым», — мысленно обратилась Ирма к нему. Первым шел сто пятнадцатый номер. Выключив телевизион, она посмотрела вперед: там качалась серебристая точка. Увеличивая скорость, Ирма начала нагонять ее. Это был восемьсот третий номер. Ирма повисла на нем, но тот не освобождал трассу, блокируя каждую ее попытку обойти.
Яхты плыли друг за другом. Ирма выжидала, не желая менять угол паруса, но, увидев ярко-красные буйки поворота, затормозила яхту. Восемьсот третий, видимо, не заметил поворота, не уменьшая скорости, проскочил его и заработал первое штрафное очко.
Парус упал. По инерции яхта вошла на сорокакилометровую площадку, огороженную четырьмя ярко-красными буйками. Перед Ирмой на световой табличке «курс» вспыхнули цифры: «47,3°». Теперь надо было определить угол разворота паруса к солнцу. Задача была не трудная, но весь расчет приходилось делать в уме.
Накануне Ирма составила таблицу расположения парусов под любым углом поворота яхты. Таблицу Ирма выкинула, но методику расчета запомнила. Это сейчас пригодилось. Минуту Ирма просидела с закрытыми глазами, потом нажала кнопку «экзаменатора» (так яхтсмены называли миниатюрное электронное устройство) и сообщила в микрофон не только угол паруса, но и решение задачи. Как только она сказала «все», мгновенно сработал автомат, и огромный парус развернулся.
Некоторое время яхта стояла на месте, как бы набирая силу солнечных лучей, потом плавно двинулась вперед. На этом этапе яхтсмену не разрешалось пользоваться верньером и подправлять парус. Ирма смотрела на шкалу скорости. Яхта шла ходко. Минут через пятнадцать она обогнала две яхты. Новый поворот, новое вычисление. В этом квадрате она застала пять яхт, следом за ней пришли еще две. Она отчалила сразу же за сто первым и семнадцатым номерами. Теперь впереди самая трудная фигура — «восьмерка», на которой проверялась техника вождения.
Вот и она — две параллельные бело-серебристые линии, образующие огромную восьмерку. Яхта устремилась в ворота. «Восьмерка» была узкая — километр шириной, и пройти ее надо было так, чтобы не выскочить за «борт».
Впереди, примерно в десяти километрах, «восьмерку» писали две яхты. Одна, кажется, вильнула за линию, но Ирме некогда было наблюдать за товарищем, терпящим «бедствие». Она догнала яхту под двести пятым номером. Чтобы обогнать ее, взяла левее и очутилась метрах в двадцати от линии «восьмерки». Ирма почувствовала, как холодеет спина. Она осторожно крутила верньер, и ей казалось, что он плохо поддается ее усилиям. Но сна не спешила, опасаясь перекрутить и поставить яхту поперек. Тогда не избежать столкновения с позади идущей яхтой.
Пронесло. Яхта вошла в последний вираж и, лихо описав виток, вышла на прямую трассу. Ирма вздохнула с облегчением.
Вдали белели облака из парусов, яхты плавно описывали последние круги перед финишным рывком. Красивое это зрелище — серебряная аппликация на бездонно-черном фоне. Только в космосе бывает такое.
Яхта плавно пересекла линию пятикилометровой дистанции. Паруса упали. На «курсе» вспыхнуло новое число: диаметр круга восемьдесят метров. «Однако», — подумала Ирма и принялась за вычисления. Сделала она это довольно быстро, за полторы минуты вместо трех, и записала в свой актив пятнадцать баллов. «Экзаменатор» принял расчет, паруса поднялись, и яхта пошла по кругу.
Когда Ирма вышла из круга и почувствовала скорость, когда увидела Олимпийскую планету и черный космос, великий и спокойный, она ощутила небывалый прилив сил. Ни о чем определенном она не думала, или, вернее, думала обо всем сразу: о яхте, которая слушалась ее, о переполненном стадионе, о космосе. Она мчалась в нем, разворачивая паруса к солнцу.
Ирма обгоняла одну яхту за другой. Впереди мелькает еще один парус. Обогнать! Ирма меняет галс. Скорость! Скорость! Две тысячи километров в час. Теперь впереди в ее секторе никого не было. Почудилось, что во всей Вселенной осталась она одна. Ей вдруг стало страшно. Она включила телевизиофон, и сразу же рев трибун оглушил ее. Теперь ей казалось, что она спускается в раскрытые объятия землян, спускается к Луню, чье имя и чей облик воплощали для нее всю Землю.
В Хабаровске было восемь часов утра, когда Козырев поднялся на пятнадцатый этаж Звездного Совета. Информация была слишком важной, чтобы отправиться спать. «Тарханов жив. Сегодня ночью я записала его обращение», — сказала Мадия, как только Козырев в Хабаровске вышел из планетолета. Козырев отвык удивляться чему бы то ни было. Но тут не выдержал:
— Не говори глупостей, Мадия.
Рауль Сантос взял его за руки и сказал задушевно:
— Это правда. Командор Тарханов жив. В наш век тоже бывают чудеса.
И вот теперь Козырев метался по кабинету.
— Включайте запись, — нетерпеливо требовал он.
Раздался глуховатый спокойный голос. Сначала Козырев не столько вслушивался в слова, сколько в интонацию голоса. Да, это несомненно говорил Тарханов. О природе Лории — хорошо. Что там жить можно — тоже хорошо. А точные координаты планеты… об этом почему-то Тарханов молчит. И ни слова о том, почему экспедиция не вернулась на Землю. Первые слова Тарханов произнес ровно в пятнадцать ноль-ноль московского времени. Об этом он сам сообщил в начале выступления. А через несколько секунд речь его была принята станциями галактической связи Звездного Совета. Преодолеть за несколько секунд космическую бездну — это же невероятно. Солнечный свет до Земли доходит за восемь с чем-то минут, а тут секунды. «Как все-таки трудно вырваться из плена земных представлений, подумал Козырев. — Какие великолепные средства связи найдены на Лории. Но почему командор десятилетиями хранил молчание?»
— До скорой встречи, дорогие соплеменники, — этими словами Тарханов закончил свою речь.
Козырев попросил повторить запись. Голос Тарханова был отчетлив, и никакие помехи ему не мешали. И все-таки чувствовалось, что он говорит сквозь миллиарды километров, и это ощущение было трудно объяснить.
Сантос повернулся к Козыреву:
— Будем собирать журналистов?
Козырев медлил. Нет, только не через журналистов надо это делать. Человечество слишком долго ждало и слишком долго искало инопланетную цивилизацию, чтобы теперь прибегнуть к обычному методу оповещения.
— Что же вы предлагаете?
— Станцию «Прощание». Мы многие-многие годы через эту станцию передавали печальные вести о гибели звездолетчиков вдали от родной планеты. А завтра, как всегда, в пять часов московского времени она заговорит устами лорианина Артема Тарханова и землянина Ритмина Тарханова. Но на этот раз она оповестит Объединенное Человечество не об очередной жертве космоса, не о поражении, а о победе! Вы согласны со мной, Сантос?
— Только так.
Академику Соболеву не повезло. Он не выдержал отборочного конкурса и выбыл из соревнования на «Кубок Солнца» и сейчас сидел в пятом ряду западной трибуны рядовым зрителем.
— Здравствуйте, — приветствовал Соболева Эллиот, крепко пожимая ему руку. — Рад вас видеть. Не вошли в конкурс?
— Вы угадали, Чарлз. — Соболеву пришлось повысить голос, чтобы перекричать людской гул.
— Мне нужно поговорить с вами. Может, мы выйдем отсюда?
— Почему этого не сделать здесь?
— Стадион не место для серьезных разговоров.
— Профессор, я сейчас не академик, не Председатель Совета Солнца, а рядовой болельщик. — Соболев взял Эллиота за локоть. — Садитесь и смотрите на экран. Ирма идет за сто девятым. Впереди еще пятьсот километров пути. Она должна победить.
Но профессору Эллиоту не сиделось.
— Ожидается сенсационное сообщение, нам необходимо выйти, — настаивал он.
— Сенсацию делает Ирма!
— Сенсация — командор Тарханов.
— Кто это — Тарханов?
— Академик Ритмин Тарханов, который улетел на Лорию.
Соболев нахмурился:
— Профессор Эллиот, не надо шутить такими вещами.
— Я не шучу.
Они остановились у центрального выхода. Отсюда виднелись часть стадиона и купол экрана.
— Я вас слушаю, профессор.
— Командор Тарханов жив. — Красивое лицо Эллиота не выражало при этом никаких чувств. — Несколько дней назад станции галактической связи записали его короткое сообщение. Сегодня-завтра весть из космоса станет достоянием человечества.
Эллиот подробно рассказал все, что знал о событиях в Звездном Совете.
Соболев схватил его за руку:
— Вы говорите правду?
— К сожалению, правду.
— Так это же великолепно! — воскликнул Соболев. — Вы понимаете, великолепно! Я всегда верил в гений Тарханова. Встреча с инопланетной цивилизацией… Вы сами слушали запись?
— К сожалению, нет.
— Я возвращаюсь на Землю. — И Соболев размашисто открыл дверь, ведущую на олимпийскую площадку.
