ног, кипела и брызгала холодными каплями.
На куст, за который держался Олежка, сверху накатился Шенька. Он упёрся ногорогами в откос и куст и своим единственным глазом уставился на мальчика.
– Шенька! – выдавил Олежка, чувствуя, что вот-вот сорвётся в речку. – Ты не видишь Двадцать Третьего? Не отзывается.
Шенька повёл глазом, шевельнулся, чтобы принять ответную позу, и тут же, сбитый сброшенной сверху землёй, канул в пену водоворота. Течение подхватило его лёгкое от полых ногорогов тельце и унесло за береговой уступ.
Наконец-то отозвался Двадцать Третий. Он застрял на противоположном берегу и теперь стоял там и безучастно взирал на мальчика, попавшего в беду, и на восьминогов-восьмирогов, бросающих вниз палки и землю.
– Отгони их! – крикнул Олежка биороботу.
Двадцать Третий не нашёл ничего лучшего, как швырнуть в нападавших аборигенов большим булыжником. В них он не попал, но зато перебил ветку, за которую держался Олежка.
– Что ты де… – едва успел вскрикнуть мальчик, но сорвался и погрузился в воду с головой.
На берег он вылез замёрзшим, усталым и сердитым. И за ногорогих за купание в холодной ванне, и на непонятливость Двадцать Третьего.
– Подождите хо… хохобы! – прокричал он через речку восьминогам-восьмирогам, назвав их так за вопль, издаваемый ими при нападении на него и Шеньку. – Я вам ещё!..
Хохобы на его угрозы не обратили внимания. Они перекликались на берегу на ногорогах, чуднó переставляя их, и уже занимались чем-то своим.
Их невнимание ещё больше огорчило Олежку, привыкшего встречать со стороны обитателей его родной планеты радушный приём, заинтересованность или хотя бы терпимость и не враждебность. А тут… Набежали, закричали, схватили, бросили, искупали! А теперь вот на его взгляды и крики не реагируют… Обидно!
Домой, к звездолёту, вернулся вечером. Печальный и обиженный он привычно сидел верхом на плечах биоробота и держал в руках Шеньку – своего единственного близкого друга на этой планете, ногорога из племени шестиногов-шестирогов или шенорогов, как он сам их называл.
Мама Ника, видя сына в таком настроении, спросила:
– Что случилось, Олежек?
– А!.. Хохобы меня к себе не пустили.
– Какие ещё хохобы?
– Ну, мама Ника! Это восьминоги-восьмироги. Они живут за Синей рекой.
– Ой, Олежек! Я уже запуталась в твоих названиях.
– Да вот же, мама Ника. Смотри! – Олежка подошёл к карте во всю стену, на ней были нарисованы все территории планеты, исследованными им. Карту он составил сам. – Разве можно запутаться? Вот Синяя, а вот тут хохобы… Но почему они нас к себе не пустили? А, мама Ника?
– Не пустили, и всё тут.
– Не-е, мама Ника. Там у них… Там они что-то прячут или им, как Шенька говорит, что-то угрожает. А если и правда есть угроза, то мне надо знать, что именно. И я узнаю… Правильно, мама Ника?
– Ох, Олежек! Разве можно одному узнать и разгадать все тайны такой большой планеты, как твоя?
– Что смогу, мама Ника, то узнаю!
Подготовка
Было совсем уже поздно. На небе взошла Самая Маленькая луна и, подмигивая от быстрого вращения тёмными пятнами на своей поверхности, понеслась среди звёзд зеленоватым мячиком. Пришёл, обрадовав жену и сына, папа Серёжа: усталый, худой, озабоченный.
За ужином Олежка обдумывал разговор с папой Серёжей, чтобы он разрешил поработать с корабельным Мозгом. Только тот мог помочь Олежке в задуманном.
Папа Серёжа внимательно выслушал сына.
Конечно, Мозг всё время занят. Занят вот как уже тринадцать лет. С того несчастного дня, когда звездолёт вместо Пилея очутился на этой нелюбимой папой Серёжей планете.
Вот уже тринадцать лет!.. Настолько трудным оказалось дело подготовки звездолёта к возвращению на Землю.
– Ладно, – сказал папа Серёжа. – Только не сильно увлекайся его занятием во времени.
Олежка обрадованно кивнул головой.
– Не буду, – пообещал он. – Я ещё хочу сделать пчелу-разведчицу, чтобы летала незаметно для всех и всё, что увидит, могла передать мне на часовое стекло, как на экран. Можно?
– Это нетрудно… Но почему ты всё-таки думаешь, что у этих… хохобов есть какая-то тайна?
– А как же. Она, папа Серёжа, есть!.. Иначе они вели бы себя по-другому. И Шенька вот говорит…
– Говорит? – удивился папа Серёжа. – Шенька?
– Говорит… Не говорит, конечно, но я его понимаю… – Олежка глянул в сторону выходной двери из дома, позвал: – Шенька, иди сюда!
Шеногор изогнулся, загремел с удовольствие ногорогами. Ему льстило внимание людей. Он не спеша вылез из-за порога, где обычно спал, и, соблюдая достоинство перед людьми, подошёл к ним и у ног мальчика принял позу вежливости – приподнял пахучий хвост.
– Он, папа Серёжа, хороший.
Папа Серёжа никак не мог привыкнуть к уродливости друга сына. Особенно он не выносил запах, распространяемый Шенькой. Привыкший к стерильному воздуху звездолёта, папа Серёжа также не мог дышать вонюче-гнилым, как ему казалось, воздухом планеты. И чтобы не обидеть сына, он старался дышать реже и не смотреть на Шеньку, а потому сказал:
– Друг и должен быть хорошим… Отпусти его спать. – А когда шеногог попрощался и покатился за порог, папа Серёжа глубоко вздохнул и опять заговорил о хохобах. – Ты всё-таки думаешь, что они на вас напали и сбросили в воду, сохраняя какую-то свою тайну?
– Да. Но они могли и не нарочно. Или… Может быть, ими кто-то командует другой, а?.. Вот я и узнаю… А можно научить Двадцать Третьего переводить, что хохобы между собой говорят?
– Они говорят как Шенька?
– Не-е. Какие-то звуки издают… Но больше кричат.
Папа Серёжа задумался. Не из-за того, что его озадачил вопрос сына, а просто мысли его обратились к Двадцать Третьему – стандартному биороботу, на груди которого флюоресцировал стоп-номер управления – 23. Бывший робот-уборщик салона звездолёта, он за тринадцать лет много раз перестраивался на выполнение других работ. И давно уже уборкой не занимался, а научился быть строителем (это он построил домик невдалеке от звездолёта), и нянькой – воспитателем маленького Олежки, и огородником, и грузчиком, и исполнителем различных дел по хозяйству.
Оттого некогда изящный вид его стал нелепым. Маленький, длиннорукий, с головой больше туловища, с четырьмя ногами, обутыми в грубые, собственной работы сапоги, чтобы подошвы ног, приспособленные для нужд звездолёта, не истирались бы так быстро. Ведь ему теперь, сопровождая Олежку, приходилось передвигаться по песку и камням, шлёпать по воде, лазать по деревьям и по скалам. Всё тело его и голова бугрились шрамами – следы от вживляемых программ на выполнение различных работ. А дополнительные конечности, так необходимые при уборке, теперь складками лежали вокруг шеи. Спину же его украшало самодельное седло и свисали стремена – для Олежки. Выделялся хвост с сумкой для запчастей и активатора.
– Хорошо, – согласился папа Серёжа. – Но вживлять программу на перевод и настраивать её на связь с Мозгом будешь сам. Связь с Мозгом через спутник, только так он сможет расшифровать крики хохобов. Если они, конечно, несут в себе какую-то информацию.
– Спасибо, папа Серёжа!..
Целую неделю
