— Догадываюсь, — усмехнулся Руслан, — вот и проверим, что еще за Стигия-Стиксия такая нарисовалась. — А потом добавил: — Как я понимаю, честь первооткрывательства принадлежит мне, но об этом научный мир пока не узнает?
Тот вздохнул, развел руками:
— Увы, Руслан Аликович. Пока не закончится срок контракта…
— То есть пять лет молчания, — прервал его хрононавт.
— В любом случае, — тут же отозвался профессор, — приоритет ваш и слава вам обеспечена. Только отсроченная…
— Лишь бы не посмертно, — мрачно пошутил Мамба.
Потом ученый ушел, а путешественник-экстремал и этнограф, приобретший новую профессию — хрононавта, вышел на балкончик и вдохнул полной грудью напоенный вечерней прохладой воздух.
Итак, в Стигию?.. А почему бы и нет?!
Премьер прибыл в «Сколково-2» в тринадцать сорок пять. Вечно молодой, вечно бодрый.
Его сегодняшний визит обошелся без телекамер и пишущей журналистской братии из кремлевского пула. Даже «Первый канал» и тот сегодня не получит сюжета в программу «Время». Премьера сопровождала только профессионально хмурая охрана, да два бодрых референта с органайзерами.
Премьерский кортеж въехал на территорию «Сколково-2» и по образцово-ухоженной наукоградской дороге покатил прямиком к НИКу, научно-исследовательский комплексу.
Президент дожидался Премьера в кабинете академика Гладышева. Вместе с хозяином кабинета, разумеется. Они пили чай с восточными сладостями и беседовали о судьбах Сколково и хронотуризма.
— Мечта террориста, — войдя в кабинет, с усмешкой произнес Премьер. — Всего одна точно наведенная ракета и страна разом обезглавлена. Заодно прихватят и ведущего ученого страны.
— Мне охрана все уши прожужжала о нарушении протоколов, — пожимая премьерскую руку, сказал Президент.
— Ей положено. А среди ваших клиентов, что сейчас в гостинице, Эдуард Артурович, теоретически ведь могут оказаться террористы? — спросил Премьер, здороваясь с академиком и по своей, разведческой, привычке, пытливо вглядываясь тому в глаза. — Вы же досконально проверяете состояние банковских счетов клиентов, а не их связи и подноготную?
— Это у ваших людей надо спрашивать. Иначе на что они тут!
— Тут вы не правы, Эдуард Артурович. Мы делаем общее дело, значит, делить обязанности и людей на ваших и наших не стоит.
Премьер и Гладышев невзлюбили друг друга с первой же встречи — с той самой памятной встречи в Кремле. Они не показывали этого явно, однако для Президента, хорошо знавшего того и другого, это было очевидно. И сейчас от Президента не укрылась едва заметная гримаса раздражения, на миг проступившая на лице академика.
— Ну что, Эдуард Артурович, — Премьер потер руки, — показывайте нам свое хозяйство! Наверное, нам нужно накинуть на плечи белоснежные халаты, натянуть на ботинки бахилы. И отправимся инспектировать ваш, так сказать, комбинат времени, глядеть цеха, где куются пропуска в прошлое.
— А что вы хотите увидеть? — Академик сунул руки в карманы брюк. — Если вы думаете, что тут на каждом шагу чудеса — булькают колбы, в ретортах вызревают гомункулусы, кругом что-то мигает и вспыхивает — то ошибаетесь. Тут особенно и нечего показывать. Кресла, столы, компьютеры, — вот уж невидаль! А в Здание номер два, это где, изготавливают наночипы для кристаллов, я вас не пущу. Это святая святых. Хоть семь халатов на себя накиньте и трое бахил натяните. В Хронозал — пожалуйста, только что там можно увидеть? — Академик пожал плечами. — Купол из пластика и круглый пустой подиум. К тому же, если ожидается отправка или прибытие туриста, то там посторонним находиться нельзя. По клиентскому договору клиент имеет право на полную анонимность.
— А хотя бы на знаменитый кристалл посмотреть? — со странной ухмылкой спросил Премьер.
— Да вы что! Он делается строго под конкретного человека в единичном экземпляре и вручается только этому человеку и только перед отправкой. До этого стен лаборатории номер два не покидает, а туда, как я уже сказал, посторонним доступа нет. Учебных и выставочных кристаллов мы не держим. Ах да! Есть бракованные кристаллы. Вот их могу показать. Да только что в этой штуковине интересного! Синяя горошина. Синих горошин не видели?
Премьер подошел к столу, налил себе в чистый стакан апельсинового сока, выпил, не торопясь. «Да, — думал Президент, наблюдая за Премьером, — сегодня наш академик, видимо, встал не с той ноги, дерзит открыто».
— Эдуард Артурович, давайте поговорим начистоту. — Премьер поставил стакан на стол и повернулся к Гладышеву.
— Давайте начистоту, — согласился академик.
— Я понимаю вас. Вы думаете, вот приехали, только работать мешают. Но вам не следует забывать, кто мы и что от нас зависит. Так ведь, Дмитрий?
Президент не ожидал, что Премьер и его втянет в этот диалог. Но автоматически кивнул:
— Да.
— А с чего вы взяли, — сказал Гладышев, — что я забыл! Дело в другом. Вы, Владимир Владимирович, и так знаете обо всем, что у нас здесь происходит. Трапезников же ваш человек, не станете отрицать?
— Прямой вопрос. Хорошо, — Премьер подошел к Гладышеву вплотную. — Дам прямой ответ. Конечно, это мой человек. Равно как генеральный директор Мороз Всеволод Олегович — человек Президента. А как иначе, Эдуард Артурович? Чем больше противовесов, тем взвешенней решения, тем меньше шансов допустить ошибку и что-то пропустить. Кстати, Трапезников отличный профессионал, или считаете, что не так?
— Претензий к Трапезникову нет. С работой справляется, мне не мешает. Только вот вопрос — зачем вам самому понадобилось приезжать, если вам и так все известно. Например, известно, что смотреть тут не на что. Я человек прямой. Поэтому впрямую и спрошу: стоит ли разыгрывать спектакль под названием «Его величество посещает учреждение науки»? Вы что-то хотите для себя узнать. Если это так, то спрашивайте напрямую.
— Вот так, Дмитрий. — Премьер повернулся к Президенту. — Это не с губернаторами беседовать. Которые смотрят на тебя марципановыми глазенками и что им не говори — со всем согласны. — И снова повернулся к академику: — Да вы, правы, Эдуард Артурович, некоторые вопросы у меня есть. Скажем такой… А вы а б с о л ю т н о уверены, что изменение прошлого никак не воздействуют на настоящее? Что нет, так сказать, отложенного воздействия?
— Я могу только повторить, что говорил раньше, — Гладышев недовольно поморщился. — Нет никакого воздействия. Люди, строго говоря, попадают не в реальность, а в кальку реальности, понимаете? Своего рода кинофильм, который от реальности отличается только одним — все в нем живое и в нем можно жить. Объясняю на простом примере. Представьте себе обычную кальку, снятую с документа. Вы можете рвать эту кальку, жечь, съесть ее, но основной документ не пострадает. Пострадать может только калька или вы сами при неосторожном обращении с ней. Отсюда и никакого отложенного воздействия нет и быть не может.
