Ее слова по-новому осветили происходящее, и все глаза обратились к новоявленному работорговцу.
Анна Рилей в белых шортах и красной рубашке с надписью «N.R.A.S.» поперек груди попыталась замолвить словечко в пользу Шеврона.
— Все хорошо. Правда. Я хотела лечь и умереть. Он сделал это с самыми лучшими намерениями. Это пустяки. Я прекрасно себя чувствую.
Разволновавшийся Мак-Аскилл поддержал ее:
— Именно так. Именно так. Жестокий для того, чтобы сделать добро. Иногда мы вынуждены прилагать огромное напряжение для своей собственной пользы. Да. Я могу это понять. Ладно, поешьте что-нибудь, и мы тронемся в путь. Как только упакуем вещи, двинемся дальше.
Голдманн последовал вслед за Шевроном, когда тот покинул компанию, и догнал его у дальнего края грузовика. Впервые за этот день нарушив молчание, Голдманн, производивший впечатление человека прямого и любящего во всем ясность, осипшим голосом заявил:
— Послушай, парень, ты можешь дурачить этих яйцеголовых, но меня не проведешь. Не пытайся что-нибудь сделать. Я не поверил во всю эту чепуху и не доверяю тебе, поэтому буду начеку. — Он многозначительно похлопал по рукояти своего причудливого бластера. — Это не для вида. Если будет нужно, я пущу его в ход. Видишь тот валун? — он указал на круглый бугор, возвышающийся в десяти метрах от них.
Бластер появился в его руке будто по мановению волшебной палочки. Тонкий, слепящий глаза луч протянулся гонкой нитью между его рукой и камнем, который в одно мгновение превратился в прах.
Шеврон медленно выговорил:
— Отлично исполнено. У вас способности к этому делу. Я буду иметь это в виду.
* * *
Паркер оказался прав относительно грузовика. Для своих размеров он был необыкновенно быстр, и Голдманн гнал его, в то время как стрелка тахометра приблизилась уже к красной черте. Если бы не беспорядочные, разбросанные тут и там россыпи обнажений пород, гаммада была бы ровной, как автострада. До полуденного привала они проехали три сотни километров, а через полчаса, после того как они снова двинулись в путь, грузовик подъехал к автостраде с двусторонним движением, возвышающейся над пустыней на бетонных основаниях и пересекающей гаммаду под прямым углом.
Голдманн развернул грузовик и погнал его вдоль автострады в течение трех километров, пока они не отыскали въезд. Тогда он увеличил скорость так, что мотор взвыл от усилия.
Внутри кабины с кондиционером было постоянно семьдесят по, Цельсию. Закайо с Анной Рилей спали на откидных сидениях, Шеврон с Мак-Аскиллом и Голдманном расположились на двухместном сидении на носу, которое соединялось с местом пилота. Паркер и Лойз Тейлор работали за столом, расположенным в середине кабины, доставая из корзины разрозненные черепки и сортируя их.
Мак-Аскилл наклонился вперед и нажал кнопку анализатора повреждений на пульте компьютера.
— Это очень странно. Я имею в виду, это очень странно. Снаружи едва ли выше восьмидесяти. Чуть-чуть более восьмидесяти. Теперь я буду знать это, побывав в этом районе в час сорок. Должно быть, повреждение термоизоляции. Когда вы в последний раз проверяли регулятор обогрева, Ганс?
Голдманн притормозил, обратившись весь во внимание. Это было правдой. Он снова набрал крейсерскую скорость и тоном, не терпящим возражений, ответил:
— Это изолированный элемент, док. Есть запасной, если вы считаете, что я должен остановиться и заменить его.
— Нет, нет. Не надо. Это не так важно. Осмотрите его, когда мы остановимся. Все к лучшему, если стало немного прохладнее. Я имею в виду, что это к лучшему — если стало прохладнее.
Паркер, взяв для идентификации обломок ножовки, поддержал разговор:
— Такой каприз природы происходит по всей Европе. Вполне возможно, что он дошел и досюда. Потом здесь начнутся дожди, и пустыня расцветет, словно роза.
Доказывая, что она может делать два дела сразу, Лойз отыскала зазубренный осколок, который точно подошел к обломку, который Держал Паркер, и сказала:
— Я не понимаю этого. Я думала, ситуация с погодой полностью урегулирована. Разве мы не имеем стабилизаторов на полярных станциях?
Ее напарник, увлеченный поисками другого обломка, рассеянно ответил:
— Верно, Лойз. Верно, и мы платим немалые налоги, чтобы держать их там. Ты помнишь Ормана, который обычно возглавлял наш медицинский экипаж? Он отправился туда в качестве директора тамошнего медцентра. Удвоив при этом свое жалование. Я бы не пожелал себе такого. Ни черта интересного, за исключением снега в любом направлении. Только проморозишься до костей. Все же он был кретином. Жирный, как масло. К тому же, у него кибернетическая нога, так что обморожение ему не грозит.
Шеврон резко обернулся. Кибернетическая начинка была достаточно редка на севере. Это было техническое новшество Южного Полушария, где в действительности существовало новомодное помешательство сделать это символом благополучного общественного положения. Не было секретом, что десантники определенных диверсионных подразделений оснащались одной кибернетической рукой, обладающей универсальными возможностями.
— Как с ним это случилось?
— Бог его знает. Она была у него еще прежде, чем он пришел к нам. Он очень ловко с ней управлялся. В нее были встроены все виды технических новинок, какие только возможны. Я даже подумал, что он смог бы обратиться к ней и при этом получил бы учтивый ответ.
Местность снаружи изменилась. Дорога снизилась до уровня земли и бежала среди камней в предгорья долины. Из нагромождений щебня, словно на иллюстрации учебника, проглядывали слои, разъеденные эрозией, разноцветные полоски каменистых пород.
Светящаяся точка на навигационной схеме сдвинулась на сантиметр. В следующий скачок она окажется как раз внутри пределов Северной Региональной границы, на расстоянии нескольких километров от Гата.
— Хорошо двигаемся, — сказал Мак-Аскилл. — Я говорю, хорошо двигаемся. Мы разобьем лагерь в пригороде Гата. Это город без какого-либо своеобразия, никаких характерных особенностей. Вы сможете найти здесь центр связи и даже компанию по найму, если желаете. Но вы, конечно, можете продолжать путь вместе с нами. Я говорю, вы можете оставаться с нами до Триполи, если вам так удобнее.
Дорога, ведущая к Гату, сворачивала с шоссе. В километре от города она иссякла в мягкий песок и рощу чахлых пальм. Сам город казался бедным, застроенным низкими одноэтажными зданиями, за исключением только одного высотного жилого массива, возвышающегося над саманными постройками, прерываемыми группами деревьев и кустов. Всю композицию можно было описать тремя оттенками: зеленым, желтым и белым.
