Мальчишка выпил, видимо через силу, отошел и сел на голую землю. Был он бледен и явно напутан.
Аира, не торопясь и не медля, наполнил скорлупу снова. Мальчишки подходили один за другим, сдерживали дрожь в руках, пили, кашляли, вытирали губы и подбородки; видно было, как им хочется поговорить хоть с кем-нибудь, перекинуться словом с товарищами. Но сказано было — «никаких разговоров», и они ограничивались красноречивыми взглядами. «Мне не по себе, — говорили взгляды, — но я не боюсь, конечно. А ты не боишься?»
— Андрей, — Аира прервал традиционный ход испытания, согласно которому Крокодил исполнял все задания последним. — Иди сюда.
Крокодил подошел, опередив Тимор-Алка и еще пятерых мальчишек. Аира наполнил для него скорлупу — по самый венчик.
— Мне больше других, — сказал Крокодил.
— Масса тела плюс возраст, — отозвался Аира невозмутимо. — Постарайся не пролить.
Крокодил поднес импровизированную чашу ко рту. Заколебался на долю секунды. Сделал первый глоток; напиток был соленый, с неприятным привкусом, но не такой уж противный, чтобы совсем караул.
Чем дольше Крокодил пил, тем более вязкой казалась жидкость. Последние капли он едва влил в судорожно сжавшуюся глотку. Губы онемели, язык лежал бревном, дышать было трудно.
— Садись, — сказал Аира. — Подходим, будущие граждане, не теряем времени; мы все здесь хозяева себе. Мы владеем собой, и нами никто не владеет.
Крокодил не припоминал, чтобы прежде Аира считал нужным подбадривать претендентов во время испытания. Осторожно ступая, он отошел подальше и сел на землю, скрестив ноги; он видел, как оставшиеся ребята по очереди принимали питье, как Тимор-Алк, последним взяв в руки скорлупу, поперхнулся от первого глотка, но перевел дыхание — и выпил все до капли.
Губам сделалось легче. Жжение в глотке прошло. Крокодил осторожно провел языком по небу: вроде бы ничего страшного. Наоборот, стало лучше.
— Все мы хозяева себе, — Аира выпустил древесный побег, тот моментально уполз в дупло, и дупло захлопнулось, будто жадный рот. — Все мы знаем себя снаружи и изнутри, — он аккуратно пристроил половинку скорлупы в развилке ствола. — Возьмите ножи и каждый начертите круг прямо на земле. Так, чтобы вы оказались в центре круга.
«Неужели явится нечистая сила», — грустно подумал Крокодил.
Мальчишки исполняли приказ. Десять с лишним ножей воткнулись в землю. Крокодил вытащил свой тесак и, чувствуя себя идиотом, нарисовал на земле неровную окружность.
— А теперь, — мягко сказал Аира, — условия, соблюдение которых будет означать вашу победу. В следующие полчаса вы ни при каких обстоятельствах не должны будете выходить из крута. Зрение у вас нормальное, границы круга всем видны. Кто переступит линию хоть ногой, хоть рукой — провалил Пробу. Всем ясно?
Все кивнули, и даже Крокодил. Заговорить вслух не решился никто.
— Испытание заканчивается по моей команде и ни секундой раньше. Кто уйдет со своего места до сигнала — провалил Пробу. Ясно?
Новое движение головами.
— Технический совет: не смотрите друг на друга. Не любопытствуйте. Повернитесь лицом к лесу. Но если кто-то попадет в поле зрения — ничего ужасного не случится.
Мальчишки задвигались. Выбирая себе место, они инстинктивно расположились по кругу и теперь разворачивались спиной к товарищам. Крокодил, помедлив, сделал то же самое.
— Испытание начнется через несколько минут. Просто ждите.
Воркование, похожее на трансформаторный гул, сделалось тише. Крокодил облизнул пересохшие губы и почувствовал, что они покрыты вроде бы сахарной коркой.
Прямо перед ним был ствол, похожий на гигантского комара, облитого мазутом. Крокодил видел крылья, облепленные черной кашей, маленькую голову и длинный хоботок. Четыре ноги уходили в землю, четыре корня питали, по-видимому, это чудовищное растение, а перламутровые глаза — по-видимому, цветы. Над ними кружатся насекомые, похожие на серебряную пыль; каждого в отдельности рассмотреть невозможно, это облако, мерцающая сфера, энтомологическая модель электрона…
Крокодил подул, желая потоком воздуха потревожить летучее серебро. В этот момент из-за стволов, похожих на тонкие комариные ноги, вышел мальчик в джинсах и футболке, в китайских кроссовках, с цветным ранцем на плече.
Крокодил задержал дыхание. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он узнал эти сдвинутые брови, пухлые губы, мягкие щеки, настороженные карие глаза. Сколько ему, семь? Восемь? Как он изменился за последние несколько месяцев…
— Андрюша, — сказал он хрипло.
— Па, ты где? — спросил мальчик.
— Я здесь. Прямо перед тобой.
— Я тебя не вижу, — брови мальчика сошлись плотнее. — Где ты?
— Я здесь! Ты же на меня смотришь!
— Деревья, — сказал мальчик, подумав. — Много деревьев. Темно. Папа?
— Шагай вперед! — Крокодил протянул руку. — Несколько шагов, и ты на меня наткнешься!
Мальчик глубоко вздохнул, его плечи прыгнули. Он посмотрел на Крокодила; потом посмотрел вниз, себе под ноги. Он выглядел теперь не просто настороженным, не просто напряженным — напуганным, и страх его рос с каждой секундой.
— Я не вижу, куда идти.
— Иди, не бойся! Просто переставляй ноги!
— Папа, забери меня отсюда! — в голосе мальчика был теперь ужас.
— Да подойди же! Ты должен сам подойти, всего десять шагов! Давай считать вслух! Ну? Раз…
«Что я делаю, — подумал он, чувствуя сахар на губах. — Я на Раа, я в лесу, здесь не может быть Андрюшки. Его нет нигде, он еще не родился, и ему лучше без меня, у него новый богатый папа, мой сын живет теперь в Германии… или где?»
— Папа?
«Это обман, это галлюцинация, — в отчаянии подумал Крокодил. — Это испытание, и теперь понятен его принцип: мы не должны покупаться на обещания призраков, не спасать их, не спасаться… Это обычное дело, я даже читал о чем-то подобном, я выпил галлюциногена, и теперь мне видится сын…»
— Папочка, — сказал мальчишка, сжимая в руках свой рюкзак. — Я сейчас упаду… И у меня тройка по математике. В четверти.
— Иди ко мне, — прошептал Крокодил. Малыш переступил с ноги на ногу. Крокодил с ужасом увидел, как под китайскими кроссовками проседает мох, отвечая на перемещение центра тяжести, и как лиловый жучок ползет по локтю Андрюши, белому, не загорелому локтю. Мальчишка был реален; он был страшно реален, Крокодилу казалось, что он слышит запах детской кожи.
Запах! Как он любил тереться носом о сверток, который был его сыном, о смешного карапуза, который был его сыном, а потом навсегда забыл этот запах, остались лишь книжная пыль и влага, запах метро и офиса, запах чужих сигарет, запах сгоревшего автомобильного топлива…
