Кто явится, чтобы проводить его в Зал Предков? Отец? Каллад обманул надежды своего народа и недостоин встречи с героем. Возможно, посланца не будет вовсе. Не это ли плата за провал? Самому искать путь домой?
— Я не собираюсь умирать.
Дварф бросил вызов смерти, пусть шепотом, но высказав то, что думал. Он не собирался умирать — пока нет.
В легких еще есть воздух, дыхание еще поднимает грудь. Раненый сконцентрировался на боли, напоминающей, что он все-таки жив.
На поляне падальщики долбили клювами трупы Сэмми и солдат.
Каллад Страж Бури лежал в грязи. Он рассмеялся бы, но в его положении было мало веселого. Он потерял много крови и утратил всю свою колоссальную силу. Самоуверенность вампира терзала его. Ублюдок даже не позаботился прикончить противника, избрав для дварфа медленную мучительную смерть.
— Я не доставлю тебе этой радости, — прохрипел Каллад и, проглотив страдание, наконец-то умудрился перекатиться на бок, ударившись при этом о ствол дерева. Закричав от невыносимой боли, он рывком сел и привалился к кряжу, считая минуты, пока приступ, наконец, не угас.
Сильнее всего болели две глубокие, точно жарящиеся на медленном огне раны в плече и левом боку. Рука почти не двигалась. Малейшее изменение позы — и тело точно пронзал насквозь острый кинжал.
Дварф осмотрел себя. На доспехах, там, где разорвались кольца и осколки пластин врезались в плоть под ударами вампирского меча, запеклась кровь. Бурая короста спаяла броню и кожу. Надо разнять их и при этом не убить себя, если Каллад еще надеется убраться с этой проклятой прогалины.
Его вопли вполне могли бы поднять мертвых.
Дварф упрямо цеплялся за сознание, сосредоточившись на телах убитых и на том, что они, раздетые, превратились просто-напросто в корм для воронья. Он этим путем идти не намерен.
Рана в боку открылась и снова начала кровоточить, но она хотя бы не воняла гангреной. Уже повезло, спасибо за маленькие милости. Но долго ли гниль не тронет его, если не промыть и не перевязать рану — уже другой вопрос. Он видел слишком много добрых людей, умерших от заражения. Его треплет лихорадка, значит, тело пока борется со всякими хворями. Нужно позаботиться о ранах, пока он снова не отключился.
Заставив себя действовать, Каллад с трудом снял заплечный мешок и вытащил из него флягу с водой.
Он сделал глоток и, превозмогая мучительную боль, стащил через голову кольчугу, после чего, морщась от жжения, окропил водой рану. Затем дварф оторвал лоскут от холстины, в которую когда-то был завернут его паек, и осторожно отшелушил кровавую коросту. Раны оказались хуже, чем он ожидал. Промывание шло изматывающе медленно, он извел почти всю воду, но это было необходимо.
Дварф упрямо держался, не проваливаясь в беспамятство, даже когда ковырялся в ранах, убеждаясь, что избавился от всего, что может вызвать заражение. Он жалел, что под рукой нет спиртного, отлично убивающего любую грязь, но если уж он собрался тратить время на такие желания, то почему бы не помечтать и о чуде покрупнее — например, о том, чтобы черные книги Нагаша были уничтожены до того, как попали в руки графа-вампира, или о том, что его отец зарубил тварь на стене Грюнберга и не погиб. А еще он желал бы, чтобы рядом оказался его клан, а не несколько мертвых мальчишек. Вот о каких чудесах стоит мечтать.
Каллад порылся в мешке и извлек тонкую костяную иглу с обмотанной вокруг нее ниткой. Соединив края разрубленной плоти, он проткнул иголкой лоскут кожи и начал зашивать рану. Основа полевой хирургии. Пусть шов неровен и непрочен, он продержится, пока дварф не доберется до лекаря. Кроме того, что гораздо важнее, это дает ему шанс исцелиться.
Дважды во время шитья перед глазами Каллада все расплывалось и мир кренился, но он упорно не сдавался. Протаскиваемая сквозь мясо нитка обжигала, но дварф приветствовал эту боль как напоминание о том, что он жив.
Только закончив, дварф позволил себе откинуться, привалиться к стволу и потерять сознание.
В чувства его привел не слишком нежный удар сапога в бок.
Голова Каллада вскинулась. Не ориентируясь больше в пространстве, он почти ожидал увидеть какого-нибудь эмиссара смерти, явившегося препроводить его в Зал Предков, но вместо призрачного посланца на него сверху вниз пялился, ухмыляясь, чумазый юнец. Впрочем, едва мальчишка понял, что Каллад еще пребывает в мире живых, усмешка его исчезла. Он суетливо сунул руки в карманы, очевидно пытаясь припрятать то, что стащил у мертвых.
Каллад закряхтел и потянулся, пытаясь схватить мальчишку. От усилия мир снова поплыл перед глазами. Когда все вернулось на свои места, он увидел, что паренек сжимает в трясущейся руке тупой нож и, несомненно, разрывается между тягой помочь раненому и желанием проткнуть ему брюхо.
Сглатывая боль, Каллад поймал руку мальчика и притянул его к себе так близко, что кислое дыхание юного мародера защипало ноздри.
— Не заставляй меня убивать тебя, парень.
Мальчик поспешно кивнул, пытаясь вырваться. Несмотря на жар в плече, хватка Каллада осталась железной.
— Даже не мечтай. Мне пока нравится дышать.
— Рад слышать. А теперь назови свое имя.
— Алли дю Бек.
— И откуда ты, Алли дю Бек?
— Из Фирштайна.
— Что ж, Алли дю Бек из Фирштайна, только между нами, тяжеловато небось обирать мертвых, если ты меня понимаешь. — Каллад кивнул на карманы мальчишки. — Будь хорошим мальчиком, опустоши их.
Дю Бек вывернул карманы. Он взял два кольца и талисман сигмаритов, серебряный молот на кожаном ремешке. Вещица принадлежала алтарнику Раймеру Шмидту. Там, куда попал Шмидт, амулет ему больше не нужен.
— Верни кольца, но если захочешь носить молот, не думаю, что жрец осудил бы тебя.
Дю Бек повесил талисман на шею, после чего отнес кольца мертвецам.
Каллад следил за ним. Паренек шагал немного неуклюже, оберегая левый бок, словно сломанное когда-то бедро или какая-нибудь врожденная травма стесняли его движения, но явно привычно, в очередной раз доказывая способность юности приспосабливаться к чему угодно.
После того, что произошло с Сэмми, дварфу не хотелось втягивать в дело этого мальчика, но выбора у него не было. Каллад пообещал себе, что не подпустит Алли дю Бека слишком близко. Отчасти он искренне надеялся, что парень просто сбежит и не вернется, пусть это и резко уменьшало его собственные шансы на спасение. Он же боец. Он выдержит все — только не новые смерти на своей совести.
— Когда закончишь, принеси мне немного еды из какого-нибудь мешка и позови кого-нибудь из своей деревни. Отца, например. Мне что-то неохота провести еще одну ночь тут в грязи. А птички и так уже сыты по горло, так что меня пускай подождут.
