— Который час? — спросила она. — Где ты? Я тебя не вижу.
— Уже за полдень, — ответил он. — Сейчас я зажгу огонь.
Робкий крохотный огонек обозначил себя, не осветив ничего, и все-таки чуточку легче, не этот могильный страх, словно все уже кончилось и надо только дождаться смерти.
— Я слушаю, — сказала она.
— Вам незачем идти в Илир. На перевал прошли два больших отряда.
— Они еще не могли взять Орринду!
— Они научились у вас, — ответил он сухо. — Крепость не убежит, а илирцы уйдут в горы, и война затянется на несколько лет.
— Дафенам незачем истреблять илирцев, — сказала она, сама не веря себе. — Илирцы сами всегда воевали с Орриндой.
— Илирцы происходят от Экипажа. Вы научили дафенов, — сказал он. — Двести лет вы старались их истребить. Вы прогнали последних к пределам вашего Мира — в Мертвые горы — и думали, что они умрут. А они выжили и стали сильней вас. Если они сейчас вас не уничтожат, вы возродитесь — и уничтожите их.
— Ты считаешь, что они правы?
— Я не могу судить. Я другой.
— Мне безразлично, кто прав, — сказала она. — Ядовитые семена посеяли наши предки, а плоды отравили нас. Я должна это сделать, — сказала она. — Найти безопасное место, где эти двое могли бы жить и растить детей.
— Чтобы все началось сначала?
— Я не знаю! — сказала она резко. — Пусть потомки решают за себя. Я хочу лишь спасти от беспамятства нашу историю и те крохи знаний, которые мы сохранили. Ортан, наши предки были почти всемогущи, а мы… мы даже не в силах справиться с дикарями!
Он улыбнулся. Грустно и задумчиво улыбнулся, словно знает о предках всю правду и не хочет с ней говорить. А если и правда знает?
— Леди Элура, — сказал он, — давай подумаем лучше, куда вам теперь идти.
— Джер, — сказала она негромко, — иди сюда, раз не спишь.
Джер засопел и вылез из темноты.
— Локаи тебе родичи?
— Как глянуть. Корень один, а уж второй век, как разошлись.
— Если мы доберемся до Опаленных Гор, они нас примут?
— Это сперва добраться надо, — хмуро ответил он.
Здесь не такое небо, как в Обсервате. Там оно выше и холодней, и звезды кажутся ближе. Нет, это мы жили ближе к звездам, и созвездия были членами нашей семьи. Птица легла на крыло, опустила клюв к горизонту — это значит, что скоро полночь, вот уже вылезли над хребтом первые три звезды Колеса.
Скоро полночь. Эта ночь не слишком длинна для того, что нам надо сделать, но мы ждем перед входом в пещеру, потому что Ортан исчез. Попросил обождать и исчез; мелькнул беззвучною черною тенью и растаял в тени горы.
— Джер, — спросила она тихо. — Так кто из норденцев уцелел?
Он не ответил. Зябко повел плечами и промолчал.
— Джер?
— Да все сказки, госпожа. — Помолчал и сказал неохотно. — Норденцы — они были чудные. Сказывают, вроде бы с ильфами знались. Будто, как началась война, ильфы взяли у них детей, самых малых, и увели. А после будто привели их к вестринцам, чтоб те взрастили.
— Вестра — далеко от Границы.
— Ну-у, что слышал, госпожа.
— А потом?
— Не знаю, госпожа. Вроде бы они все куда-то подевались… кого не убили.
— Леди Элура, — сказал сэр Норт, — пора бы нам отправляться. Время к полуночи, до света всего ничего.
— Не суетись, сэр Норт, — сказала она сквозь зубы. — Успеем.
Он тяжело задышал, но ответил спокойно:
— Не привык я, чтоб так со мной обходились!
— Предлагаешь подраться?
— Ну, уж будь ты мужиком!.. — вздернул рунга на дыбы, развернулся, отъехал подальше, и мгновенный укол стыда: я и правда, как баба. Вздорная баба, а не командир. Великое небо, когда же вернется Ортан?
Он не вернулся. Он просто возник рядом, словно вырос из-под земли.
— На перевале засада, — сказал он тихо. — Они ждут беженцев из Орринды.
— Прорвемся?
Он покачал головой.
— Мы недалеко уйдем, если будет погоня. Есть еще один путь… но будет трудно.
Если бы я не был безумен, я не пошел бы ночью по этой тропе. И не просто ночью, а в черную пору — на исходе третьей луны. Но все, что я делаю здесь, безумно, и поэтому я пройду, надо только закрыть свой разум и уйти в темноту.
Фоил торопит меня, он рад — это сливает нас, как никогда не сливало тэми. Запахи. Плотный мир запахов: камень, этэи, люди; запах страха, запах тоски, запах гнева; травы, зверьки, насекомые, черный запах змеи.
Небо ушло и исчезло, оно не нужно, мир кончен, только то, что вокруг меня; я это чувствую всем телом — то, что вокруг меня: какой камень непрочно сидит в земле, ямка, лужица, тонкая струйка воды, ядовитый шип рара, Фоил, веди этэи, и они подчиняются, входят в меня, повторяют каждый мой шаг, потому что я — это Фоил, и я веду их по осыпи в черную щель.
Выше и выше; расщелина; густая волна страха, но я не могу говорить, раз я в темноте, они не идут, они хотят удержать этэи, резкий высокий голос, он говорит слова, в них холодное и твердое, оно толкает людей; прыжок, крошащийся камень, вскрик — они уже здесь, мы одолели первый уступ.
Все-таки мы прошли. Если останусь жива, я, может быть, осмелюсь припомнить этот путь. Но, пожалуй, нет — я себе не враг.
Я просто лежу на камнях и без единой мысли гляжу в предрассветное небо. Уже выцвели звезды. Уже закатился надкушенный шарик Офены. Уже тишина, и никуда не надо идти.
И тревога: я ничего не знаю. Куда мы вышли, и где враги? Есть кто-то на карауле?
Оторвать глаза от спокойного неба, повернуть голову… Черные зубья пропороли простор. Розовые блики на снегах Ханнегана, невидимое солнце румянит вершины Тингола, значит, мы все-таки прошли через главный хребет, и теперь уже надо сесть и осмотреться кругом.
Руки привычно поднялись к волосам, перекололи шпильки, убрали под сетку тяжелые пряди; несколько привычных движений — и я уже я. И когда она села, лицо ее было спокойно и строго.
Спят, конечно! Даже рунги лежат на земле, только черный скакун Ортана поднял голову и поглядел на нее. Она ответила взглядом на взгляд, уже без ужаса и удивления: все возможно, когда разрушен твой мир.
Смотри: Норт не забыл об Илейне. Она лежит на его плаще, уютно припав к плечу. Он будет ей добрым мужем, надо только куда-нибудь их довести.
А Джер? бедняга, он пытался не спать. Так и спит сидя, привалившись спиной к валуну. Ортан… где Ортан? Она вскочила: без Ортана нам не выбраться, это конец… ерунда! Здесь его рунг, Ортан его не бросит.
Дикая красота родимого края… Как он безлюден и дик, подумала вдруг она. Словно этих лесов не касалась рука человека, словно по этим камням не ступала ничья нога. Бедный мой край, мы не успели тебя приручить и украсить — жизни, силы и знания множества поколений были бесплодно истрачены на войну. А теперь мы исчезли. Мы оставили тебя орде дикарей, и уже никто не украсит тебя, не усмирит твои кручи, не вспашет твои долины…
