До середины двадцатого века так и происходило. Грубые листы требовалось полировать часами. Это стоило немалых денег. Затем некий безумный англичанин сказал: «Давайте отдадим тяжелую работу гравитации и силе поверхностного натяжения! Пусть стекло плывет по реке расплавленного металла. Тогда оно автоматически обретет идеально гладкую поверхность…»
Через несколько лет, когда затраты на апробацию идеи составили несколько миллионов фунтов стерлингов, коллеги англичанина перестали смеяться. За сутки «плавучее стекло» сделало прочие методы производства устаревшими.
Эмерсона впечатлил этот эпизод истории технологии. Он усмотрел в нем параллели со своим прорывом. Однако ему достало смелости признать, что от англичанина потребовалось много больше храбрости и жертв. «Таково различие между гением и талантом», — пожимал он плечами.
Изобретателя зачаровало и древнее искусство стеклодувов. Технике не удалось целиком его вытеснить и вряд ли когда-нибудь удастся. Эмерсон наведался в Венецию, нервно прячущуюся за дамбами, сооруженными по голландской технологии, и полюбовался чудесами в тамошнем Музее стекла. Разглядывая некоторые экспонаты, он не мог поверить, что человеку по силам создать такое. Как их удалось перевезти в целости и сохранности из места изготовления? Казалось, нет границ, нет пределов для стекла. Из него создавались самые невероятные вещи. И спустя две тысячи лет обнаруживаются все новые области его применения.
Однажды на особенно скучном заседании директоров Эмерсон почти дремал, любуясь куполом собора Святого Павла, стоящего неподалеку. Здание, где заседал совет, оказалось в числе немногих счастливчиков, переживших коммерческую алчность и архитектурный вандализм.
Совету директоров оставалось одолеть еще два пункта повестки дня и перейти к пункту «разное». Лишь после этого предприниматели могли отправиться на превосходный ланч в пентхаусе.
Слова «давление в четыреста атмосфер» заставили Эмерсона очнуться. Сэр Роджер Паркинсон цитировал письмо. Он держал бумагу с таким видом, словно это было неизвестное доселе насекомое. Эмерсон быстро просмотрел листы в толстой папке, лежавшей перед ним на столе, и нашел нужную копию.
Бесконечные официальные титулы отправителя на гербовой бумаге ничего не говорили американцу, однако он одобрительно кивнул, поскольку в письме значился адрес — Линкольнз-Инн-Филдз. В самом низу, словно учтивый кашель, располагалась отметка «Осн. 1803», едва различимая невооруженным глазом.
— Имена клиентов он не указывает, — констатировал молодой тридцатипятилетний Джордж Паркинсон. — Интересно.
— Кто бы это ни был, — вмешался Уильям Паркинсон-Смит — тайно обожаемая «паршивая овца» семейства, человек, чьи домашние скандалы постоянно обсасывали средства массовой информации, — похоже, он сам не понимает, чего хочет. Зачем такой разброс размеров? Радиус от миллиметра, господи боже, до полуметра.
— Поплавки, оторвавшиеся от японских рыболовных сетей, — вмешался Руперт Паркинсон, знаменитый яхтсмен-гонщик, — примерно соответствуют по размеру самым крупным шарам из запрошенных. Они плавают по всему Тихому океану и образуют забавные орнаменты.
— Если говорить о более мелких шариках, на ум приходит только одна сфера применения, — напыщенно изрек Джордж. — Ядерная энергетика[11].
— Глупости, дядя, — возразила Глория Виндзор-Паркинсон (серебряный призер в беге на сто метров Олимпиады 2004 года). — От этой идеи отказались несколько лет назад. И те микросферы были совсем крошечные, меньше миллиметра. Большие применялись только для водородных бомб.
— Кстати, взгляните, сколько шаров они хотят, — заметил Арнольд Паркинсон (мировой авторитет в области искусства прерафаэлитов). — Хватит, чтобы битком набить Альберт-Холл.
— Говоришь названиями песенок «Битлз»? — осведомился Уильям.
Наступила задумчивая пауза, сменившаяся торопливым щелканьем клавиш. Глория, как водится, всех опередила.
— Ты почти удивил нас, дядя Билл. Только это не название, а строчка. Песня называется «День из жизни», с альбома «Сержант Пеппер». Не думала, что ты увлекаешься классической музыкой.
Сэр Роджер не стал прерывать поток свободных ассоциаций. Ему ничего не стоило прекратить бесполезные разговорчики, лишь вздернув брови. Но старик был слишком мудр, чтобы торопить события. Он знал, как часто подобные безумные заседания приводят к интересным выводам и судьбоносным решениям, до которых ни за что не удалось бы дойти, используя формальную логику. И даже если от пустой болтовни не выходило пользы фирме, заседания помогали членам разбросанного по миру семейства лучше узнавать друг друга.
На этот раз собрание Паркинсонов потряс Рой Эмерсон (символически присутствующий янки). Идея формировалась в его сознании последние несколько минут. Упоминание Руперта о японских стеклянных поплавках послужило первым слабым намеком, но Эмерсон не породил бы законченной мысли, не случись вдруг необычного совпадения, о которых обычно пишут в книжках.
Американец сидел напротив портрета Бэйзила Паркинсона (1874–1912). Все знали, где умер Бэйзил Паркинсон, хотя точные обстоятельства его смерти по-прежнему оставались туманными.
Некоторые утверждали, что он пытался переодеться женщиной, чтобы попасть на последнюю шлюпку. Другие видели, как он оживленно беседовал с главным конструктором Эндрюсом[12], не обращая внимания на ледяную воду, доходившую до щиколотки. Члены семейства горячо поддерживали последнюю версию. Два блестящих инженера вполне способны вести разговор на интересующую обоих тему даже в последние минуты жизни.
Эмерсон нервно кашлянул. Возможно, его сейчас осмеют…
— Сэр Роджер, — начал он, — у меня возникла безумная идея. Все вы знаете, какая поднялась жуткая шумиха, сколько ведется разговоров по поводу столетия этого печального события, а ведь до две тысячи двенадцатого года всего пять лет. Несколько миллионов пузырей из прочного стекла вполне достаточно для мероприятия, о котором не говорит только ленивый. Думаю, наш таинственный потенциальный клиент собрался поднять «Титаник».
Результаты трудов Дональда Крейга видели почти все люди на Земле, однако его слава не сравнилась бы со славой жены. Богатства он, как и Эдит, добился благодаря успехам в программировании. Их встреча была неизбежна. Будущие молодожены использовали суперкомпьютеры для решения проблем, возникших лишь в последнем десятилетии двадцатого века.
В середине девяностых киностудии и телекомпании неожиданно осознали: им грозит непредвиденный, пусть и закономерный кризис. Многие классические киноленты — надежный капитал грандиозной развлекательной индустрии — теряли ценность. Все меньше людей досматривали их до конца. Миллионы зрителей с отвращением выключали телевизоры, не в силах терпеть вестерны, боевики о Джеймсе Бонде, комедии Нила Саймона[13], исторические драмы. О причинах столь лютой ненависти в былые времена даже не задумались бы. Дело оказалось вот в чем: в фильмах показывали курящих людей.
Отчасти столь крутую перемену общественного мнения определила эпидемия СПИДа девяностых годов. Но число жертв этого отвратительного синдрома, второй чумы двадцатого века, оказалось несравненно меньше количества умерших от других болезней. Миллионы курильщиков гибли в страшных муках от своего убийственного пристрастия. В их числе и отец Дональда. Свою работу Крейг воспринимал как уплату долга, месть, поэтическое возмездие. Сын заработал не одно состояние, «чистя» классические киноленты и спасая новое поколение зрителей от монстра, отнявшего жизнь отца.
Некоторые фильмы настолько пропитались табачным дымом, что «отмыть» их казалось невозможно. Однако в потрясающем числе случаев умелая компьютерная обработка убирала оскорбительные сигареты из рук актеров и пепельницы со столов. Техника, столь ловко смешивающая реальный и воображаемый миры в столь знаковых картинах, как «Кто подставил кролика Роджера», имела массу других областей применения, и не все они были легальными. Однако, в отличие от видеошантажистов, Дональд Крейг имел право заявить, что выполняет полезный социальный заказ.
Он познакомился с Эдит на премьере «вычищенной» им «Касабланки». Девушка сразу подсказала, как сделать картину еще лучше. Хотя знакомые шутили, что он женился на Эдит из-за ее алгоритмов, брак вышел успешным и на личном, и на профессиональном фронте. По крайней мере, был таким первые несколько лет…
— … Работа, кажется, несложная, — произнесла Эдит Крейг, когда с экрана исчезли последние титры. — На весь фильм всего четыре проблемные сцены. Как же приятно иметь дело со старым черно-белым кино!
