которая, несмотря на наличие мужа, была бездетна, что несколько роднило женщин. Но теплых дружеских отношений так и не сложилось.
Словно подслушав её мысли, Светлана протиснулась сквозь толпу.
«Могу предложить ведро из моего кабинета, чтобы поставить букеты,» – кивнула она на традиционное первосентябрьское цветочное изобилие.
«Спасибо, будет очень кстати. У меня есть две вазы, но сегодня их точно не хватит,» – поблагодарила Анна.
Женщины понимающе улыбнулись друг другу.
Торжественные речи отзвучали, сообразные случаю стихи и песни были прочитаны и пропеты, отстучала каблуками школьная самодеятельность и, наконец, после трепетно прозвеневшего первого звонка, построенные в колонны по двое дети потянулись в классы вслед за учителями.
Здание школы было каменным, добротным, трехэтажным, но с учетом постоянно растущего населения поселка уже маловатым, и едва вмещало всех детей в две смены. Поэтому несколько лет назад спешно была возведена деревянная пристройка, в которую переселили часть начальных классов. Дабы дети не бегали зимой по морозу из одного здания в другое, а потребность в этом была ежедневно, так как столовая, спортзал, кабинет музыки и многое другое располагались в основном здании, их соединили крытым переходом.
С трудом угомонив своих буйных второклашек, переполненных восторгом от встречи с друзьями, новых учебников, возросшего социального статуса (теперь точно не малышня сопливая, а то в прошлом году еще были сомнения), Анна Георгиевна провела положенный урок «мира» и выпустила гомонящую толпу на переменку. По собственному опыту она знала, что приподнятого до мурашек в животе настроения детям хватит от силы на неделю. Потом и их, и её засосет рутинное болото, огоньки в глазах погаснут и, став вполне вменяемыми, дети будут пригодны к обучению после летнего ничегонеделания. Раньше не стоило и пытаться.
***
Стоя на школьном крыльце, Нина Петровна мрачно оглядывала толпу. От шума и гомона у нее начинала болеть голова. Так всегда бывало. Поэтому массовых мероприятий Нина Петровна не любила, но по долгу службы присутствовать была обязана. Завуч, как никак.
Вздохнув с облегчением, когда построенная в колонну по два толпа начала втягиваться в нутро школы, она приструнила свой класс и повела на первый урок. Это было уже легче, всего тридцать человек вместо нескольких сотен. Велев детям идти в кабинет, Нина Петровна поднялась в учительскую. Проглотила таблетку анальгина и присела за стол, ожидая, когда она подействует.
«Ольга Николаевна,» – обратилась она к молоденькой учительнице биологии. – «Вы не могли бы присмотреть за моим классом? Я скоро подойду.»
Хотя формально это была просьба, но тон, которым она была произнесена, неповиновение исключал полностью. Ольга Николаевну вскинула испуганные серые глаза за стеклами очков, оправила без надобности юбку и шустро посеменила к дверям: «Да. Да, конечно, Нина Петровна.»
Куда катится мир? Дети совершенно отбились от рук. Она как педагог с многолетним стажем может с уверенностью это утверждать. Развязные, наглые, недисциплинированные. Просто стая диких обезьян, а не дети. А внешний вид? За всю свою многолетнюю педагогическую деятельность она не могла припомнить такого безобразия, какое творилось несколько последних лет. Девочки то и дело норовили то густо намазюкать ресницы тушью, то навить кудрей, то раскрасить ярким лаком ногти. Одна придет на уроки на каблуках, другая – с серьгами, третья в ажурных колготках с рисунком. Не школа, а вертеп какой-то. Глаз да глаз за этими девицами нужен.
Девушку украшает скромность. Открытое, чистое лицо, аккуратно заплетенные в косы волосы (короткие, «мальчишеские» стрижки Нина Петровна не жаловала), юбка, прикрывающая колени. Ничего яркого, броского, вызывающего. Вот так должна выглядеть советская пионерка или комсомолка. И думать должна об учебе и общественной работе, а не о мальчиках и прочих глупостях.
А мальчики? Ничем не лучше. Отращивают патлы такие, что и глаз не видно. У Нины Петровны даже руки чесались. Если бы могла, подстригла бы сама прямо на уроке. Модно это, видите ли. Школа – не место для модных выкрутасов. Школьник должен быть чист, опрятен, коротко пострижен, в начищенных ботинках.
Нина Петровна бдительным взглядом без устали сканировала учащихся. И при обнаружении малейшего непорядка для начала просто пристально оглядывала провинившегося. Самым слабонервным хватало и этого. Девочки тут же вынимали предательски поблескивающие серьги и стирали блеск с губ, не дожидаясь второй стадии – замечания.
Для самых упертых, не реагирующих на замечания, были и другие методы. Беспорядок в голове, как известно, начинается с беспорядка на голове. Будь ее воля, она бы неисправимых отщепенцев отчисляла из школы уже только за один внешний вид. Ведь когда в классе заводится такой вот смутьян, гнильца от него начинает распространяться вокруг, портя хороших, но неустойчивых к чужому влиянию, ребят.
Детей нужно держать в ежовых рукавицах. Только тогда из них выйдет толк. Она не должна расслабляться. Впереди трудный учебный год. Возможно, самый трудный в ее жизни.
***
Ксюха шла домой после школьной линейки с двойственным чувством. С одной стороны, впереди еще целый год этой каторги. Каждый день, четыре четверти, а потом – экзамены. Она не выдержит, сдохнет от скуки. С другой стороны, ей удалось подгадить Нине Петровне – классному руководителю и по совместительству завучу, уже сегодня. Девушка хихикнула, вспомнив, как училка закатила глаза и скорбно сжала в ниточку несуществующие губы при виде ее. Ради такого стоило постараться. Она извела почти весь флакон Женькиного лака для волос, устраивая на голове подобие взрыва на макаронной фабрике. Старательно начесанные лохмы торчали в разные стороны, залаченные настолько, что даже ветру не под силу было их пошевелить.
Ксюха долго плевала в сухой брусочек «Ленинградской» туши для ресниц, нагуталинивая их слой за слоем. Потом, решив, что получилось все же недостаточно ярко, обвела глаза черным карандашом. Губы накрасила выбранной наугад Женькиной помадой. Можно было брать любую, не глядя, помада гарантированно оказалась бы яркой и вызывающей. Других сестра не держала. То, что надо. Нарядилась она тоже на отрыв. Форменное уныло-коричневое платье было отрезано по самое «не могу». Ноги, не Бог весть какие правда, могли бы быть и получше, сияли белизной. Колготок, за неимением целых, не рваных, не было совсем. Фартук бунтарка тоже надела, но не белый, как полагается на праздник, а повседневный – черный, показывая тем самым, что праздновать ей нечего. До окончания 8-го класса еще целый тоскливый год. Дополнили наряд туфли на высоком каблуке, стыренные опять же у старшей сестры. Женькин гнев вечером, когда она вернется с работы, будет страшен. А может и не будет. Если у любвеобильной сеструхи на вечер намечалось свидание, то ей все было по фигу. Если нет – она
