задрожал медной вибрацией. Задумчивое настроение Сироты уступило место натренированной бдительности. Он переступил с ноги на ногу, встал на колени у низкой стены парапета и зафиксировал винтовку на верхнем краю. Задержав дыхание, согласно литании для успокоения, которой учили с пятилетнего возраста, он вглядывался в далекие плоские поля, ожидая того, о чем предупредили со сторожевой башни.
Прошло несколько минут. Ничего, кроме пыли, болота и гниющей растительности на много миль вперед. Терпение. В этом Сироты могли дать фору кому угодно.
На горизонте появилась быстро приближающаяся фигура, и вскоре Минхо разглядел достаточно, чтобы принять решение. Человек, на лошади. В лохмотьях, безоружен, волосы развеваются во все стороны бешеным клубком тощих змей. Всадник мчался прямо к Минхо. За полкилометра незнакомец перевел скакуна на рысь, затем на шаг, а метрах в восьмидесяти остановился. Мужчина поднял руки, наверняка зная, какое смертельное оружие на него нацелено, и закричал:
— Я не заражен! Я прошел проверку и сидел на карантине шесть месяцев! Никаких симптомов! Клянусь! Я останусь здесь, пока ты не убедишься, что я здоров!
Минхо слушал незнакомца, хотя его слова не имели смысла. Ни малейшего. Исход этого сценария, как и всего, что происходило в городе под управлением Остатков нации, был давно предрешен. Вспышка — их дьявол, Исцеление — Бог. Он приготовился, осознавая, что еще долго не наберется смелости нарушить установленный порядок.
— Пожалуйста! — взмолился мужчина. — Я так же здоров…
Громкое эхо от выстрела разнеслось во все стороны.
Незнакомец свалился с лошади и упал в грязь. Из новой дыры в его голове поднималась тоненькая струйка дыма. Еще один выстрел, и животное тоже упало.
Минхо вдохнул запах пороха, гордясь точностью прицела и одновременно сожалея, что пришлось стрелять.
Сирота встал, вытянулся по стойке смирно и приставил к плечу винтовку, как делал уже одиннадцать лет. Имени у Сироты не было.
— Ну уж нет!
Айзеку осталось преодолеть каких-то двадцать метров до забора, окружавшего кузницу, как вдруг на его пути встала старая подружка Садина — словно из-под земли выросла. Нет, она не устраивала сцен, не упирала руки в бока и не грозила укоризненно пальчиком. Просто нахмурила лоб, а остальное сказала глазами. Все прекрасно знали, что эти черные глазищи обладают колдовской силой. Айзек остановился, иначе они столкнулись бы лбами.
— Привет, — сказал он, лихорадочно подыскивая оправдания.
У него чуть не потекли слезы, и не только потому, что запахи озона и древесного дыма выедали глаза. Он неистово любил это место, где рождались всякие интересные вещи.
— Нет, милый, сегодня продинамить не выйдет, — заявила Садина голосом не менее твердым, чем железные прутья, остывающие в баках с водой в кузнице. — Через месяц-полтора похолодает, и тогда уж точно у всех будет кишка тонка поплыть на Стоун-Пойнт. Сегодня или никогда, ты там еще не был, и ты плывешь с нами.
Она улыбнулась, чтобы смягчить властный тон, но отступать не собиралась.
— Я? В Стоун-Пойнт? — спросил он.
— Стоун-Пойнт или смерть. Выбирай.
Айзек бросил почти испуганный взгляд через ее плечо на кузницу. Это и вправду ни в какие ворота не лезет. В свой законный выходной он должен наслаждаться отдыхом, как все нормальные люди. Только вот с водой у него были своеобразные отношения, и остальные ребята наверняка… Он прогнал эту мысль. Кузница превратилась в единственное спасение от трагедии, которая произошла c его близкими, и нужно найти другое.
— Мне всего лишь хотелось, чтобы ты меня упрашивала, — нашелся наконец он.
— Размечтался, — притворно хихикнула она. — Мне просто нужен человек, который боится скал еще больше, чем я. Чтобы не иметь бледного вида.
— Спасибо, что пришла за мной, — неожиданно для самого себя сказал Айзек. — Ну, ты понимаешь, о чем я… Спасибо.
Он ожидал язвительного закатывания глаз, но девушка только сказала:
— Давай, чувак. Если ты просидишь целый день в своей кузнице, нам будет не так весело. Во всяком случае, мне.
Айзек на миг потерял дар речи и наконец вспомнил о том, о чем старался не думать с той самой секунды, как проснулся от клацанья. Этот всплеск эмоций не имел ничего общего с Садиной — ради всего святого, у нее есть подруга, и у них все серьезно! Просто доброта девушки напомнила о трагедии, после которой прошло несколько месяцев, о настоящей причине, почему он так отчаянно стремился получить тяжелую работу в кузнице. Грохот, жар, шипение раскаленного металла, тяжелый физический труд до седьмого пота отвлекали от горестных мыслей.
— Ты знаешь, что мы все тебя любим, — сказала Садина. — И хотим, чтобы ты сегодня пошел с нами. Все остальное к черту. Мы пойдем и будем делать, что захотим: веселиться, плакать или смеяться. Но клянусь стариной Фрайпаном, скучно не будет.
Айзек кивнул, вновь лишившись дара речи от нахлынувшей благодарности. Садина, видимо, поняла, что словами делу не поможешь, и заключила его в объятья. А потом взяла за руку, улыбнулась и потащила прочь от кузницы, извергающей в небо черный столб дыма.
По мере приближения к северной части острова шум океана нарастал. Огромные высокие волны поднимались среди крутых утесов и с ревом разбивались о скалы, наполняя воздух белыми брызгами. После каждого удара на черных скалах появлялись и тут же пропадали, растекаясь маленькими лужицами, сотни крошечных водопадов. Эта безумная красота никогда не приедалась, и у Айзека при виде нее сжалось сердце. Мамино любимое место на всем острове, да если уж на то пошло, то и на всем белом свете.
Когда они вышли на тропинку, вьющуюся с вершины утеса в разные увлекательные места, навстречу приключениям, он так и держал Садину за руку. Их подруга Триш уже дошла до первого поворота серпантина, однако когда Садина окликнула ее по имени, развернулась и побежала обратно. Девочки обнялись, поцеловались и обратили внимание на Айзека. Он присоединился к объятьям и почувствовал на щеках девичьи поцелуи. Около минуты все молчали.
На тропинке неожиданно возник Доминик — словно из-под земли вынырнул.
— Что за оргия, любвеобильные вы наши? — возмутился он. — Мне отвернуться?
Доминик всегда говорил вещи, которые могли бы восстановить людей против него, но то, как он это делал, смягчало удар. Айзек хотел бы этому научиться. Доминик пользовался всеобщей любовью, несмотря на то, что постоянно всех оскорблял.
— О, привет, Мудоник, — отозвалась Триш.
Она никогда не упускала возможности назвать приятеля ужасным прозвищем; Айзек подумал, что у этого никнейма не больше шансов закрепиться, чем у «Капитана Спаркса» для кузнеца. Что
