— Ну а у сознания не может быть такой же внутренней упорядоченности, как у бессмысленного движения частиц?
— Не исключено. Проведённые мною расчёты показывают, что порядок лежит в основе абсолютно всего, каким бы беспорядочным тот или иной процесс ни казался на первый взгляд. Но, увы, как отыскать этот внутренний порядок, эти закономерности? Представьте себе: двадцать пять миллионов миров, каждый — со своими особенностями, традициями, культурой, каждый оригинален и не похож на другие, и в каждом — миллиарды людей, каждый из которых мыслит по-своему, и все миры взаимодействуют, и варианты этих взаимодействий поистине неисчислимы! Словом, как бы ни был в теории возможен психоисторический анализ, его практическое осуществление представляется невероятным.
— Вы сказали «психоисторический»? Что это значит?
— Я назвал теоретическую оценку вероятности будущего «психоисторией».
Император спрыгнул со стола, пересек комнату, развернулся, вернулся к столу и остановился перед Селдоном.
— Встаньте! — приказал он.
Селдон вскочил и посмотрел на Императора снизу вверх — ведь тот был немного выше ростом. Селдон нервничал, но старался не отводить взгляд.
После паузы Клеон сказал:
— Эта ваша психоистория… Если бы её удалось осуществить на практике, польза вышла бы немалая, не так ли?
— Просто фантастическая! Знания о том, что ждёт нас в будущем, пускай даже в самом обобщённом виде, стали бы новым, невиданным руководством к действию — такое средство ещё никогда не попадало в руки человечества. Но, конечно же…
Селдон не договорил.
— Ну? — нетерпеливо поторопил Клеон.
— Ну… дело в том, что за исключением ограниченного числа людей, ответственных за принятие решений, результаты психоисторического анализа не должны быть известны никому.
— Никому?! — удивлённо воскликнул Клеон.
— Это совершенно очевидно. Позвольте, я попытаюсь объяснить. Если психоисторический анализ будет осуществлен и результаты его станут достоянием общественности, весь спектр людских эмоций и реакций тут же нарушится. А психоисторический анализ, основанный на эмоциях и реакциях, которые должны бы проявляться без знания о будущем, таким образом становится бессмысленным. Понимаете?
В глазах Императора вспыхнули весёлые искорки, он рассмеялся и воскликнул:
— Великолепно! — и при этом так хлопнул Селдона по плечу, что тот слегка покачнулся. — Да как же вы не понимаете? — продолжал радоваться Клеон. — Неужели не видите? Нет никакой нужды предсказывать будущее. Нужно просто выбрать подходящее будущее — приятное и полезное — и обнародовать предсказание. Тогда всяческие эмоции и реакции, которых вы так боитесь, изменятся таким образом, что предсказанное будущее непременно настанет. Не лучше ли создать радостное будущее, чем предсказывать дурное?
Селдон нахмурился.
— Я вас понял, сир, но это точно так же невозможно.
— Невозможно?
— Ну, как минимум, непрактично. Не понимаете? Если нельзя взять отсчёт от людских эмоций, то нельзя сделать и обратного. Нельзя вести отсчёт от будущего и определять, какие именно эмоции и реакции людей к такому будущему приведут.
Клеон расстроился окончательно. Брезгливо поджав губы, он спросил:
— Ну а ваш доклад — или как там он у вас называется, что от него толку?
— Это чистая математика. Математиков он заинтересовал, но я… у меня и в мыслях не было, что у моих выкладок может быть практическое применение.
— Просто омерзительно! — сердито буркнул Клеон.
Селдон растерянно пожал плечами. Больше всего на свете он сейчас сожалел о том, что выступил с докладом. Что с ним станется теперь, если Императору взбредёт в голову, что его одурачили?
А вид у Клеона был такой, что, похоже, всё к тому и шло.
— И всё-таки, — недовольно продолжал Император, — что, если бы вы всё же сделали предсказание будущего, с математическим подтверждением или без оного, — такой прогноз, который помог бы государственным деятелям в управлении этими самыми людскими реакциями?
— Почему я? Зачем вам я? Государственные деятели вполне могут справиться с таким прогнозом сами, без моей скромной помощи.
— У государственных деятелей так не получится. Они то и дело выступают со всяческими заявлениями. Им мало кто верит.
— А мне-то с какой стати должны поверить?
— Вы — математик. Вы рассчитаете будущее, а не проинтуи… — нет, такого слова, кажется, не существует, но вы меня поняли, конечно.
— Но я не сумею сделать этого!
— А кто об этом узнает? — тихо спросил Клеон, с прищуром глядя на Селдона.
Оба молчали. Селдон понял, что угодил в западню. Получив от Императора столь недвусмысленный приказ, имел ли он право и возможность отказаться? Откажется — угодит в тюрьму, а то и на плаху. Будет суд, конечно, но на справедливость уповать нечего.
Он глубоко вздохнул и сказал:
— Ничего не выйдет.
— Почему же?
— Если бы меня попросили предсказать нечто туманное, в самых общих чертах, нечто такое, что могло бы произойти уже после жизни нынешнего поколения, а может быть, и после жизни следующего, я мог бы сделать это, но, с другой стороны, кому какое будет дело до этого предсказания? Разве озаботит хоть кого-то несметное богатство и высочайшее наслаждение, если они отдалены на сто, на двести лет? Чтобы добиться результатов, — продолжал Селдон, — мне пришлось бы предсказывать вещи более насущного, злободневного характера, более приближенные к нашему времени. Люди способны ответить только на такого рода предсказания. Но раньше или позже, а скорее всего — раньше, нечто из предсказанного мной не сбудется, и тогда конец моей карьере прорицателя. Никто мне больше не поверит. Да и ваша популярность пошатнется. Но самое худшее — никто и никогда не отважится поверить в психоисторию как в науку, никто не станет поддерживать, даже если в будущем математикам удастся приблизить её достижения к реальности.
Клеон опустился в кресло и с усмешкой уставился на Селдона.
— И это всё, на что вы, математики, способны? На то, чтобы доказывать, что то-то и то-то невозможно?
Селдон ответил тихо и обреченно:
— Но ведь это вы, сир, требуете невозможного.
— Дайте-ка, голубчик, я вас испытаю. Допустим, я бы у вас спросил, не паду ли я в один прекрасный день жертвой покушения. Что бы вы мне ответили с помощью вашей математики?
— Моя математическая система не дала бы ответа на столь конкретный вопрос даже в том случае, если бы психоистория работала на все сто. Вся квантовая механика в мире не способна предсказать поведение одного отдельного электрона — в её силах лишь предугадать усредненное поведение множества электронов.
